- Регистрация
- 12 Декабрь 2017
- Сообщения
- 422
- Реакции
- 451
- Баллы
- 193
Артур Хачуян, Social Data Hub: об особенностях работы с параноидальным государством, правилах сбора данных и роли агента кровавого режима
Государство должно обеспечивать безопасность граждан, но за техническим исполнением задач чиновники и силовики обращаются к IT-хипстерам. Стартапу тяжело получить госзаказ на обработку чувствительных данных напрямую, потому что большую роль на этом рынке играют статус и связи. При этом всем компаниям, работающим с большими данными, приходится тесно взаимодействовать с государством в силу специфики рынка. Этот тренд существует во всем мире, но в России — своя специфика. У 26-летнего Артура Хачуяна получилось всего за четыре года создать компанию, которая обслуживает все российские ведомства, отвечающие за безопасность. Раньше он работал в агентстве «Апостол» Тины Канделаки, а в 2014 году ушел, прихватив с собой команду и заказчиков. Помимо нацеленного на госзаказы Fubutech, у него есть и второй бренд — Social Data Hub (команда в обоих проектах одна), часто возникающий в медийном поле, в том числе со спорными, с этической точки зрения, проектами. Осенью прошлого года Social Data Hub запустила сервис для отслеживания поведения детей в соцсетях «Родительский контроль» (теперь «Родительская опека»), а в марте этого — счетчик людей, поддержавших бойкот СМИ в кампании против депутата Леонида Слуцкого, домогавшегося журналисток. Артур Хачуян рассказал Inc., как он научился работать с государством, несмотря на паранойю госслужащих, к чему надо быть готовым при работе с чиновниками и почему блокировка Telegram не поможет в борьбе с терроризмом.
О блокировке Telegram
Наше государство достаточно компетентно, чтобы вычислить террористов и без Telegram. Есть две категории условных террористов. Первые вербуют народ в соцсетях, вторые договариваются о чем-то в секретных чатах — за ними хотят охотиться. А опаснее, на мой взгляд, первые.
Еще до перехода в секретные чаты всех найдут и идентифицируют. Я один раз спросил у кабинетного товарища, почему никто до сих пор не выстрелил в Белый дом из какого-нибудь большого оружия. Он ответил: «В тот момент, когда человек подумает о покупке этого оружия и хоть что-то попытается сделать, мы сразу же к нему придем».
Уровня социальной ответственности Telegram вполне достаточно, чтобы бороться с терроризмом. Он активно удаляет все каналы, где ИГИЛ вербует людей. Этому уровню должна позавидовать Mail.Ru Group, которая удаляет гораздо меньше контента из публичного доступа. Им выгодно, что они — крупнейший порнотрекер в стране.
В какой-то мере государство должно иметь доступ к переписке, если это действительно противодействие терроризму. К сожалению, нет компетентного публичного органа, который бы контролировал эту деятельность.
Аудитория Telegram в России только многократно увеличится.
Если люди остались на рутрекере (крупнейший российский торрент-трекер, заблокированный на территории страны по объединённому иску издательств «Эксмо» и «С. Б. А. Продакшн» в 2015 году, — Inc.), то в Telegram она точно останется. По крайней мере, все госслужащие, с которыми я общался, сидят в Telegram.
Владелец компании Social Data Hub и Fubutech Technologies. Первая ориентируется на коммерческие заказы (обычно получает их от рекламных агентств и не контактирует с клиентами напрямую), вторая — на государственные. В обеих компаниях работает одна и та же команда из 57 человек. Ядро команды — бывший отдел кибернетики рекламного агентства «Апостол» Тины Канделаки, который возглавлял Хачуян. В 2014 году команда ушла со скандалом и увела часть госзаказов. На первые деньги от клиентов удалось купить серверные мощности, высокая стоимость которых, по мнению предпринимателя, является серьезным порогом входа на рынок Big Data.
Фото: Влад Шатило/Inc.
О тонкостях работы на государство
Государство — это неумирающий клиент. Госы каждый год заказывают что-то, им постоянно что-то будет нужно. Если компания динамично развивает свои продукты — ей всегда есть что предложить.
С государством нельзя работать не в белую, потому что если что-то пойдет не так, тебя сразу изнасилуют и отправят в Кресты. Государство — такая машина, которой не нужно давать повода иметь рычаги давления. Поэтому у нас и зарплаты, и страховки абсолютно белые.
С нашим государством никто не хочет работать. У меня есть один знакомый гос, которому не привозят вовремя воду в офис. Как к ним приеду — у них никогда нет воды в кулере. Просто никто не хочет с их конторой связываться — все их боятся. Считают, что ответственность слишком большая, что выгода от сотрудничества не сопоставима с рисками.
На госрынке хорошо работает сарафанное радио: делаешь что-то хорошее для кого-то одного, и дальше этот человек всем о тебе рассказывает.
Для государства важно, чтобы исполнитель задачи сидел в определенном месте, имел определенные взгляды. Поэтому мы продаем свои решения через компании с лицензиями. У них офис на территории бывшего госучреждения, люди возраста 40+, все с высшим образованием и в костюмах. И наш Fubutech Technologies: гендиректор с ******** [нестандартной] прической, у троих есть судимость за наркотики (одного чуть не закрыли), высшего образования нет почти ни у кого. Кто на митинги Навального ходит, кто матом орет в соцсетях. С кем будет работать государство?
Есть такие компании, которые выигрывают 100% тендеров, в которые заходят. Выигрывают из-за связей. Это государство — с этим ничего не сделать. Мы видим 50% рынка и отказываемся примерно от половины тендеров, потому что там находится кто-то, и мы не тратим на это время.
Можно напомнить о себе через полгода после тендера, потому что те либо ничего не внедрят, либо продадут дорогое решение, которое не будет работать. В 95% случаев мы получаем заказы так. Это не очень честно, и нам обидно. Но сейчас главное, что все знают, что эти решения делаем мы.
Мы не работаем с секретными или совершенно секретными данными. Стандартный кейс: произошло убийство, и МВД выгружает нам полученные от мобильного оператора 300 тыс. номеров, которые были в радиусе километра. Они выгружают нам список этих номеров, и из них мы оставляем 15 или 20 штук.
Каждый государственный клиент приходит и просит сделать систему поиска по текстовым упоминаниям во всех источниках. У них всегда благая задача, например поиск экстремистов и педофилов. Но когда объем данных большой — они ничего не могут найти по упоминаниям.
В МИД очень любят анализировать онлайн-игры на предмет того, за кого играют люди: за американцев против русских или за русских против китайцев. Серьезно. Они анализируют фильмы на предмет того, кто там главный злодей: Россия или нет. Для них это часть повестки.
В 2018 году объем глобального рынка Big Data, вероятно, превзойдет отметку в $40 млрд. В 2016 году лидерами рынка, согласно подсчету Statista, считались компании IBM (выручка от Big Data — более $1,5 млрд), HP и SAP (выручка обеих компаний от Big Data — менее $1 млрд). На решения для государства, а также медицинской и финансовой индустрий в 2016 году приходилось больше половины от общего объема рынка данных.
Судя по опросам среднего и крупного бизнеса, 62% топ-менеджеров средних и крупных компаний в Великобритании и США намеревались внедрить машинное обучение для работы с большими данными в 2017-2018 годах.
О репутации
Мы собираем данные без разрешения конечных пользователей, то есть, в том числе, делаем то же, что и Cambridge Analytica, но на российском рынке. Девушка запостила в Facebook информацию о том, что она беременна, мы посмотрели текст и дату публикации, запомнили, на каком она месяце. Через два года, когда к нам придет клиент и попросит найти женщину с двухлетним ребенком, мы передадим данные в рекламную платформу без ее разрешения, и ей покажут рекламу.
На самом деле, Cambridge Analytica ничего такого не делала. Ребята — молодцы, выборы в США — это крутой инфоповод. Может быть, они не совсем этично получили эти данные, но абсолютно законно. Официально эти данные были получены с разрешения людей, которые зарегистрировали огромное количество приложений типа тестов в Facebook. Ты проходишь тест, тебе дают ответ, и в этот момент твои данные сохраняются. Все это прописано в политике конфиденциальности, которую никто никогда не читает.
Когда человек пишет в открытый доступ, что у него есть машина и что у него родился ребенок, и видит рекламу детского кресла — ну, кто тут виноват? Он сам это сказал. Пусть закрывает свой аккаунт тогда. То же самое с GetContact. Это было неэтично, я согласен, но не незаконно.
Я не хочу раскрывать финансовые показатели компании и иметь репутацию агента кровавого режима. Предположим, завтра я скажу, что зарабатываю 10 млрд на продаже данных государству. Это не очень хорошо скажется на репутации, на мой взгляд. Когда еще одно поколение людей сменится и поменяется отношение к государству, можно уже будет говорить о цифрах.
О риске ведения бизнеса в России
Рано или поздно у государства и коммерческого рынка пересекутся интересы в определенных проектах: захотят получать данные об одних и тех же людях например. Придет кто-то из госов и скажет не продавать рынку. А рынок скажет: «Вы говно, вы с Путиным работаете». Сейчас такого нет. Ни один из клиентов не говорил такого. Хотя, может, конечно, в глаза не говорят.
Если государство попытается отжать у меня бизнес — все просто сломается. Я делаю ставку на то, что без меня это работать не будет. Никто из моих людей не будет работать с государством. Если отжимать, то со мной. А я не очень отжимательный человек.
Никто, кроме меня, не знает, сколько денег мы зарабатываем. Я никому не даю доступ в финансовую систему. Никто из коммерческих ребят не знает, кому и какие проекты мы делаем. Бухгалтерия у нас уже автоматизирована. Приход денег, акты, счета, закрывающие и открывающие документы, зарплата и отчисление налогов — все происходит автоматически.
Я один несу за все ответственность. Это не очень правильно, с точки зрения руководства, потому что, если со мной что-то случится, все похерится. Пока я просто не нашел человека, подходящего для этой работы, которому я мог бы доверять. Когда нас будет не 57, а 570, тогда будет смысл найти исполнительного директора, который будет этим заниматься.
После череды писем с угрозами мы стараемся не афишировать личности сотрудников. В соцсетях никто не пишет, где он работает, редко постим фотки с командой. Какие-то письма были смешные в стиле: «Ублюдки, интересно знать: если я приеду и сожгу себя у вас в офисе, это заставит вас задуматься, что вы делаете плохое дело?» А бывают серьезные угрозы.
У нас всех очень высокий уровень паранойи. Виной всему глобальный эмоциональный идиотизм.
Встречи стараемся проводить на нейтральной территории либо на территории клиента. Я всегда заказываю еду на соседний адрес: выхожу и встречаю у соседнего подъезда.
Мы хотим выгрести все деньги и полностью автоматизировать все процессы здесь. Когда мы это сделаем — двинемся за рубеж. В идеале хочу сделать в России то, что делают в Америке DARPA и Palantir. Заниматься перспективными разработками — всякими роботами, чипами и так далее. У нас здесь есть еще большой потенциал.
О различиях российского и западного рынков
На нашем рынке люди практически не думают наперед: задача здесь и сейчас сожрать кусок, захапать клиентов, завалить их спамом, — главное, чтобы они просто купили. Такой истории, как customer experience (впечатление клиента от взаимодействия с компанией — Inc.), в России практически нет, customer journey map (карта путешествия потребителя — Inc.) тоже нет.
В России персональные данные принадлежат конкретному человеку, а в Европе и Америке за эти данные несет ответственность соцсеть, в Китае своя странная законодательная система. Из-за этого не все данные можно собирать и обрабатывать. В результате снижается точность наших алгоритмов.
За рубежом бренды начинают готовить клиентов с рождения. На ребенка уже угрохали маркетинговый бюджет, хотя время продажи придет, только когда ему будет 16. У нас такого нет. У нас вбухивают рекламу в целевую аудиторию и всех сжирают. А потом насрать, что клиент купит твое говно и будет ходить с ним, рассказывая всем, что это говно.
В Европе люди по-другому взаимодействуют с контентом, поэтому наши модели, которые работают в России, должны быть там скорректированы. Скрипт, который приносит 35% сверхприбыли в России, в Европе будет приносить 7%. Чтобы его корректировать, нужно получить данные 10 крупнейших ретейлеров, которые покрывают большую аудиторию, и обучиться на их модели. Сейчас с ними знакомятся наши партнеры, которые уже продают за рубежом, но это не такой быстрый процесс. Здесь нам понадобилось 2-3 года. Думаю, что там понадобится 2.
Тупо деньги нам не интересны, мы пытаемся найти стратегических партнеров. В моих руках золотое дно и технологии, которые позволят заработать триллион, и не хочется делиться с кем-то только за деньги. Нашими партнерами могли бы стать крупные консалтинговые компании типа Deloitte или PWC.
В Америке никто не будет работать со мной, потому что я агент кровавого режима. То, что мы делаем для государства здесь, за рубежом у нас никто не купит. Максимум, на что мы можем рассчитывать, — это страны СНГ. У нас уже есть несколько госклиентов в Казахстане.
***
Источник:Артур Хачуян, Social Data Hub: об особенностях работы с параноидальным государством, правилах сбора данных и роли агента кровавого режима
Государство должно обеспечивать безопасность граждан, но за техническим исполнением задач чиновники и силовики обращаются к IT-хипстерам. Стартапу тяжело получить госзаказ на обработку чувствительных данных напрямую, потому что большую роль на этом рынке играют статус и связи. При этом всем компаниям, работающим с большими данными, приходится тесно взаимодействовать с государством в силу специфики рынка. Этот тренд существует во всем мире, но в России — своя специфика. У 26-летнего Артура Хачуяна получилось всего за четыре года создать компанию, которая обслуживает все российские ведомства, отвечающие за безопасность. Раньше он работал в агентстве «Апостол» Тины Канделаки, а в 2014 году ушел, прихватив с собой команду и заказчиков. Помимо нацеленного на госзаказы Fubutech, у него есть и второй бренд — Social Data Hub (команда в обоих проектах одна), часто возникающий в медийном поле, в том числе со спорными, с этической точки зрения, проектами. Осенью прошлого года Social Data Hub запустила сервис для отслеживания поведения детей в соцсетях «Родительский контроль» (теперь «Родительская опека»), а в марте этого — счетчик людей, поддержавших бойкот СМИ в кампании против депутата Леонида Слуцкого, домогавшегося журналисток. Артур Хачуян рассказал Inc., как он научился работать с государством, несмотря на паранойю госслужащих, к чему надо быть готовым при работе с чиновниками и почему блокировка Telegram не поможет в борьбе с терроризмом.
О блокировке Telegram
Наше государство достаточно компетентно, чтобы вычислить террористов и без Telegram. Есть две категории условных террористов. Первые вербуют народ в соцсетях, вторые договариваются о чем-то в секретных чатах — за ними хотят охотиться. А опаснее, на мой взгляд, первые.
Еще до перехода в секретные чаты всех найдут и идентифицируют. Я один раз спросил у кабинетного товарища, почему никто до сих пор не выстрелил в Белый дом из какого-нибудь большого оружия. Он ответил: «В тот момент, когда человек подумает о покупке этого оружия и хоть что-то попытается сделать, мы сразу же к нему придем».
Уровня социальной ответственности Telegram вполне достаточно, чтобы бороться с терроризмом. Он активно удаляет все каналы, где ИГИЛ вербует людей. Этому уровню должна позавидовать Mail.Ru Group, которая удаляет гораздо меньше контента из публичного доступа. Им выгодно, что они — крупнейший порнотрекер в стране.
В какой-то мере государство должно иметь доступ к переписке, если это действительно противодействие терроризму. К сожалению, нет компетентного публичного органа, который бы контролировал эту деятельность.
Аудитория Telegram в России только многократно увеличится.
Если люди остались на рутрекере (крупнейший российский торрент-трекер, заблокированный на территории страны по объединённому иску издательств «Эксмо» и «С. Б. А. Продакшн» в 2015 году, — Inc.), то в Telegram она точно останется. По крайней мере, все госслужащие, с которыми я общался, сидят в Telegram.
Владелец компании Social Data Hub и Fubutech Technologies. Первая ориентируется на коммерческие заказы (обычно получает их от рекламных агентств и не контактирует с клиентами напрямую), вторая — на государственные. В обеих компаниях работает одна и та же команда из 57 человек. Ядро команды — бывший отдел кибернетики рекламного агентства «Апостол» Тины Канделаки, который возглавлял Хачуян. В 2014 году команда ушла со скандалом и увела часть госзаказов. На первые деньги от клиентов удалось купить серверные мощности, высокая стоимость которых, по мнению предпринимателя, является серьезным порогом входа на рынок Big Data.
Фото: Влад Шатило/Inc.
О тонкостях работы на государство
Государство — это неумирающий клиент. Госы каждый год заказывают что-то, им постоянно что-то будет нужно. Если компания динамично развивает свои продукты — ей всегда есть что предложить.
С государством нельзя работать не в белую, потому что если что-то пойдет не так, тебя сразу изнасилуют и отправят в Кресты. Государство — такая машина, которой не нужно давать повода иметь рычаги давления. Поэтому у нас и зарплаты, и страховки абсолютно белые.
С нашим государством никто не хочет работать. У меня есть один знакомый гос, которому не привозят вовремя воду в офис. Как к ним приеду — у них никогда нет воды в кулере. Просто никто не хочет с их конторой связываться — все их боятся. Считают, что ответственность слишком большая, что выгода от сотрудничества не сопоставима с рисками.
На госрынке хорошо работает сарафанное радио: делаешь что-то хорошее для кого-то одного, и дальше этот человек всем о тебе рассказывает.
Для государства важно, чтобы исполнитель задачи сидел в определенном месте, имел определенные взгляды. Поэтому мы продаем свои решения через компании с лицензиями. У них офис на территории бывшего госучреждения, люди возраста 40+, все с высшим образованием и в костюмах. И наш Fubutech Technologies: гендиректор с ******** [нестандартной] прической, у троих есть судимость за наркотики (одного чуть не закрыли), высшего образования нет почти ни у кого. Кто на митинги Навального ходит, кто матом орет в соцсетях. С кем будет работать государство?
Есть такие компании, которые выигрывают 100% тендеров, в которые заходят. Выигрывают из-за связей. Это государство — с этим ничего не сделать. Мы видим 50% рынка и отказываемся примерно от половины тендеров, потому что там находится кто-то, и мы не тратим на это время.
Можно напомнить о себе через полгода после тендера, потому что те либо ничего не внедрят, либо продадут дорогое решение, которое не будет работать. В 95% случаев мы получаем заказы так. Это не очень честно, и нам обидно. Но сейчас главное, что все знают, что эти решения делаем мы.
Мы не работаем с секретными или совершенно секретными данными. Стандартный кейс: произошло убийство, и МВД выгружает нам полученные от мобильного оператора 300 тыс. номеров, которые были в радиусе километра. Они выгружают нам список этих номеров, и из них мы оставляем 15 или 20 штук.
Каждый государственный клиент приходит и просит сделать систему поиска по текстовым упоминаниям во всех источниках. У них всегда благая задача, например поиск экстремистов и педофилов. Но когда объем данных большой — они ничего не могут найти по упоминаниям.
В МИД очень любят анализировать онлайн-игры на предмет того, за кого играют люди: за американцев против русских или за русских против китайцев. Серьезно. Они анализируют фильмы на предмет того, кто там главный злодей: Россия или нет. Для них это часть повестки.
В 2018 году объем глобального рынка Big Data, вероятно, превзойдет отметку в $40 млрд. В 2016 году лидерами рынка, согласно подсчету Statista, считались компании IBM (выручка от Big Data — более $1,5 млрд), HP и SAP (выручка обеих компаний от Big Data — менее $1 млрд). На решения для государства, а также медицинской и финансовой индустрий в 2016 году приходилось больше половины от общего объема рынка данных.
Судя по опросам среднего и крупного бизнеса, 62% топ-менеджеров средних и крупных компаний в Великобритании и США намеревались внедрить машинное обучение для работы с большими данными в 2017-2018 годах.
О репутации
Мы собираем данные без разрешения конечных пользователей, то есть, в том числе, делаем то же, что и Cambridge Analytica, но на российском рынке. Девушка запостила в Facebook информацию о том, что она беременна, мы посмотрели текст и дату публикации, запомнили, на каком она месяце. Через два года, когда к нам придет клиент и попросит найти женщину с двухлетним ребенком, мы передадим данные в рекламную платформу без ее разрешения, и ей покажут рекламу.
На самом деле, Cambridge Analytica ничего такого не делала. Ребята — молодцы, выборы в США — это крутой инфоповод. Может быть, они не совсем этично получили эти данные, но абсолютно законно. Официально эти данные были получены с разрешения людей, которые зарегистрировали огромное количество приложений типа тестов в Facebook. Ты проходишь тест, тебе дают ответ, и в этот момент твои данные сохраняются. Все это прописано в политике конфиденциальности, которую никто никогда не читает.
Когда человек пишет в открытый доступ, что у него есть машина и что у него родился ребенок, и видит рекламу детского кресла — ну, кто тут виноват? Он сам это сказал. Пусть закрывает свой аккаунт тогда. То же самое с GetContact. Это было неэтично, я согласен, но не незаконно.
Я не хочу раскрывать финансовые показатели компании и иметь репутацию агента кровавого режима. Предположим, завтра я скажу, что зарабатываю 10 млрд на продаже данных государству. Это не очень хорошо скажется на репутации, на мой взгляд. Когда еще одно поколение людей сменится и поменяется отношение к государству, можно уже будет говорить о цифрах.
О риске ведения бизнеса в России
Рано или поздно у государства и коммерческого рынка пересекутся интересы в определенных проектах: захотят получать данные об одних и тех же людях например. Придет кто-то из госов и скажет не продавать рынку. А рынок скажет: «Вы говно, вы с Путиным работаете». Сейчас такого нет. Ни один из клиентов не говорил такого. Хотя, может, конечно, в глаза не говорят.
Если государство попытается отжать у меня бизнес — все просто сломается. Я делаю ставку на то, что без меня это работать не будет. Никто из моих людей не будет работать с государством. Если отжимать, то со мной. А я не очень отжимательный человек.
Никто, кроме меня, не знает, сколько денег мы зарабатываем. Я никому не даю доступ в финансовую систему. Никто из коммерческих ребят не знает, кому и какие проекты мы делаем. Бухгалтерия у нас уже автоматизирована. Приход денег, акты, счета, закрывающие и открывающие документы, зарплата и отчисление налогов — все происходит автоматически.
Я один несу за все ответственность. Это не очень правильно, с точки зрения руководства, потому что, если со мной что-то случится, все похерится. Пока я просто не нашел человека, подходящего для этой работы, которому я мог бы доверять. Когда нас будет не 57, а 570, тогда будет смысл найти исполнительного директора, который будет этим заниматься.
После череды писем с угрозами мы стараемся не афишировать личности сотрудников. В соцсетях никто не пишет, где он работает, редко постим фотки с командой. Какие-то письма были смешные в стиле: «Ублюдки, интересно знать: если я приеду и сожгу себя у вас в офисе, это заставит вас задуматься, что вы делаете плохое дело?» А бывают серьезные угрозы.
У нас всех очень высокий уровень паранойи. Виной всему глобальный эмоциональный идиотизм.
Встречи стараемся проводить на нейтральной территории либо на территории клиента. Я всегда заказываю еду на соседний адрес: выхожу и встречаю у соседнего подъезда.
Мы хотим выгрести все деньги и полностью автоматизировать все процессы здесь. Когда мы это сделаем — двинемся за рубеж. В идеале хочу сделать в России то, что делают в Америке DARPA и Palantir. Заниматься перспективными разработками — всякими роботами, чипами и так далее. У нас здесь есть еще большой потенциал.
О различиях российского и западного рынков
На нашем рынке люди практически не думают наперед: задача здесь и сейчас сожрать кусок, захапать клиентов, завалить их спамом, — главное, чтобы они просто купили. Такой истории, как customer experience (впечатление клиента от взаимодействия с компанией — Inc.), в России практически нет, customer journey map (карта путешествия потребителя — Inc.) тоже нет.
В России персональные данные принадлежат конкретному человеку, а в Европе и Америке за эти данные несет ответственность соцсеть, в Китае своя странная законодательная система. Из-за этого не все данные можно собирать и обрабатывать. В результате снижается точность наших алгоритмов.
За рубежом бренды начинают готовить клиентов с рождения. На ребенка уже угрохали маркетинговый бюджет, хотя время продажи придет, только когда ему будет 16. У нас такого нет. У нас вбухивают рекламу в целевую аудиторию и всех сжирают. А потом насрать, что клиент купит твое говно и будет ходить с ним, рассказывая всем, что это говно.
В Европе люди по-другому взаимодействуют с контентом, поэтому наши модели, которые работают в России, должны быть там скорректированы. Скрипт, который приносит 35% сверхприбыли в России, в Европе будет приносить 7%. Чтобы его корректировать, нужно получить данные 10 крупнейших ретейлеров, которые покрывают большую аудиторию, и обучиться на их модели. Сейчас с ними знакомятся наши партнеры, которые уже продают за рубежом, но это не такой быстрый процесс. Здесь нам понадобилось 2-3 года. Думаю, что там понадобится 2.
Тупо деньги нам не интересны, мы пытаемся найти стратегических партнеров. В моих руках золотое дно и технологии, которые позволят заработать триллион, и не хочется делиться с кем-то только за деньги. Нашими партнерами могли бы стать крупные консалтинговые компании типа Deloitte или PWC.
В Америке никто не будет работать со мной, потому что я агент кровавого режима. То, что мы делаем для государства здесь, за рубежом у нас никто не купит. Максимум, на что мы можем рассчитывать, — это страны СНГ. У нас уже есть несколько госклиентов в Казахстане.
***
Источник:Артур Хачуян, Social Data Hub: об особенностях работы с параноидальным государством, правилах сбора данных и роли агента кровавого режима
