Почему имя попа Гапона стало нарицательным?
Я вам, ребята, на мозги
не капаю,
Но это — перегиб и парадокс:
Кого-то назначают Римским
Папою,
Кого-то запирают в тесный
бокс…
Владимир Высоцкий
22 января исполняется более 110 лет с того дня, когда на просторах занимавшей некогда одну шестую часть земного шара Российской империи вспыхнула так называемая Первая пролетарская революция. Грандиозный пожар тогдашнего мятежа разрушил не один десяток фабрик и заводов, превратил в зловонный пепел многие сотни цветущих имений, латифундий и хозяйств, угробил бесчисленное количество жизней, разрушил миллионы судеб. Это была катастрофа поистине вселенского масштаба, последствия которой нельзя оправдать ничем, даже якобы благородным стремлением "борцов за счастье народа" установить в стране режим свободы, равенства и братства.
Но при этом все же более интересным является другое. На сегодняшний день нам худо-бедно известны тайные вдохновители того черного дела, сущность которого историки консервативного направления обозначают терминами "глобальный заговор" и "мировая закулиса". Установлены также имена многих непосредственных исполнителей акции, не только стрелявших в полицию из рядов "дружелюбно настроенных манифестантов", но и бросавших самодельные бомбы под ноги солдатам заградительных отрядов. Достоянием гласности стали также фамилии "сокровенных руководителей", всех этих "Рутенбергов и Ко", призванных, с одной стороны, порождать тотальный хаос, а с другой — мастерски им управлять. И только фигура "публичного вождя движения" продолжает оставаться за кадром. Даже после того как фамилия его уже давно стала синонимом чего-то политически крайне сомнительного.
И действительно, что конкретно мы знаем о Георгии (по другим версиям — Юрии, а порой — и Григории) Гапоне? "Рядовой исполнитель? Нет — слишком масштабен и порывист!" — писали о нем некоторые современники. "Ярок, но не глубок!" — вскользь обронил Владимир Ленин, единственный, пожалуй, из наших соотечественников, не нуждающийся и сегодня, в эпоху тотального беспамятства, ни в каком пиаре. "Глуп, авантюристичен и ничтожен!" — поставили диагноз потомки.
Версии, догадки, гипотезы… Разрешающиеся, впрочем, весьма просто — достаточно только углубиться в биографию означенного "героя"…
Рождение первенца
Когда в раскинувшееся по обоим берегам тихой Ворсклы местечко Беляки Кобелякского уезда Полтавской губернии приехал молодцеватый казак по фамилии Гапон, точно сказать не мог никто. Однако все, кто хоть раз сталкивался тогда с этим человеком, носившим достаточно странное имя Аполлон Федорович, отмечали его глубокую набожность, умение ясно и четко излагать свои мысли, простой, ясный и твердый взгляд на окружающий мир. Спокойный, даже слегка флегматичный по характеру, добрый и приветливый к собеседнику, напрочь лишенный зависти и сердечно любивший детей, не способный, что называется, убить даже мухи, Аполлон Гапон пользовался заслуженным уважением окружающих, постоянно избиравших своего "любимчика" в волостные писари. Прослужив в означенной должности без малого 40 лет, Гапон-старший ни разу не взял ни одной взятки, категорически отказывался от каких бы то ни было подношений натурой, избегал привлекать соседских крестьян к работам на собственном огороде. Любя жить твердо, основательно и с размахом, "сей хозяин доходных мест огромного района" предпочитал, однако, добывать личный достаток пусть и тяжелым, но исключительно собственным трудом.
Под стать ему была и жена. Происходя из бедной крестьянской семьи, эта не умевшая грамотно писать женщина пользовалась, тем не менее, огромным авторитетом у родственников. Верующая с деда-прадеда, она, считая наиболее полезным видом отдыха чтение Евангелия и Житий Святых, предавалась означенному занятию каждую свободную от хозяйственных дел минуту. Ее всецело ориентированный на отеческое Православие внутренний мир был наполнен разного рода чудесами, вплоть до искреннего убеждения в том, что, например, у людей, пьющих молоко в пятницу, на лбу обязательно вырастет рог. С другой стороны, именно это и делало "слабую" половину дома Гапонов достаточно бескомпромиссной в вопросах церковного служения: так, считая пение на клиросе скорее даже не долгом, а обязанностью каждого правоверного христианина, она сама всегда выполняла ее с максимальной отдачею. Чему не могли помешать ни усталость, ни непогода, ни соображения материального характера.
Вот в такой обстановке 5 февраля 1870 года и начался жизненный путь главного героя нашего очерка. Поскольку же за день до счастливого разрешения будущей матери от бремени все село возносило молитвы благоверному князю Георгию Владимирскому, мальчика назвали в честь данного святителя. А учитывая тот факт, что сами роды прошли очень тяжело, а ребенок оказался "слабеньким, худосочным, с непонятного свойства желтыми пятнами по всему тельцу", перепуганные родители с первых секунд в нем души не чаяли. Благодаря Всевышнего "за подаренного небом их Георгия-Юрочку" и надеясь, что явившееся чадо в дальнейшем сумеет прославить род Гапонов.
…И не ведали счастливые отец с матерью, что лежащий перед ними крохотный комочек мог бы стать героем притчи о "жестоком" ангеле, который, придя в дом праведника, в качестве награды свернул шею его несмышленышу-сыну.
Дабы спасти мир от грядущего изверга…
"В жизни важен каждый шаг!"
Георгий Гапон с раннего детства был легкоранимым, впечатлительным, можно даже сказать, нервным созданием. Мельчайший пустяк, сущая безделица, незаметная для большинства других детей, вызывали у него обильные слезы, рев и крики, за которыми чаще всего следовала затяжная младенческая истерика. Доктора в недоумении разводили руками: "По внешним показателям старший сын господина волостного писаря абсолютно здоров!". И советовали окружающим набраться побольше терпения — такое, дескать, во врачебной практике иногда случается!
Уже в дошкольном возрасте в душе "дорогого Юрася" (а именно так называл внука один из дедов по материнской линии) впервые возникло понимание греховности всего сущего. Часами простаивал он перед иконами, молясь и требуя прощения за собственные дурные мысли, грубые слова, непотребные желания и стремления. Большое впечатление на Гапона-младшего произвел тогда случай из духовной практики епископа Новгородского Иоанна, крестным знамением поймавшего в чан с водой черта, закабалившего его и слетавшего на нем за ночь в Иерусалим и обратно. Слушая эту историю, мальчик испытывал противоречивые ощущения: ему одновременно и силою нечистой хотелось овладеть, и на Святой Земле побывать.
С неполных 7 лет Георгий-Юрий стал поститься. Следует отметить, что занятие это, связанное с определенными волевыми усилиями, доставляло ему несказанное удовольствие: "Если я так могу, а мои сверстники — нет, значит, я в чем-то сильнее, выше их!". Впрочем, и тут сумел поймать его лукавый, ибо, перепутав как-то дни недели, Георгий в пятницу всласть напился молока. А будучи строго наказан "за грех сей матерью, усомнился в соответствии между формой и содержанием религии".
В конце 1877 года Гапон впервые сел за парту начальной школы, где почти сразу же проявил такие недюжинные способности, что учителя в один голос советовали ему продолжать образование и дальше. Подумав немного, мальчик решил посвятить себя духовному служению. Означавшему всепрощение и верную службу Богу, царю и Отечеству.
…Окружающие радовались такому выбору Юрася. Отец же ребенка, наоборот, сокрушенно молчал, вспоминая, с каким остервенением его чадо однажды бросило камень в карету проезжавшего мимо помещика. Да сильно печалилась мать, знавшая наверняка: ее сын лучше утопится в реке, чем будет регулярно ходить в церковь!
Вот уж действительно, все — как в тех пословицах: "Поп — золотой сноп" и "Сделавшись настоятелем, быстрее прихожан в рай въедешь"…
Дорогой избранных
Первым шагом Георгия Гапона на этом нелегком пути можно считать пребывание его в Полтавском духовном училище. Явившись сюда в крестьянской одежде и с мужицкими манерами, он уже внешним видом своим вызывал жгучую ненависть тех из своих товарищей, кто имел глупость искренне считать себя чуть ли не "основой провинциального интеллектуализма". И хотя в дальнейшем, главным образом благодаря фантастическим успехам Георгия на "книжном поприще", его отношения с оппонентами несколько улучшились, он все 4 года пребывания в стенах "бурсы" продолжал оставаться бесконечно одиноким. Не соскальзывая еще, впрочем, ни в какие антигосударственные деяния.
Затем настала очередь местной семинарии. Закон Божий и другие специальные предметы, отечественная география и история, статистика, иностранные языки и риторика увлекают молодого Гапона до чрезвычайности. Однако его беспокойный ум подспудно стремится еще к чему-то, более загадочному, фатальному, таинственному, будоражащему кровь и смущающему сердце. Найдя в конце концов лишь непреодолимые заботы на всю оставшуюся жизнь.
В начале 1890-х годов Георгий Гапон, благодаря "дружеской" услуге некоего Исаака Фейнермана, с головой окунается в секту толстовцев. И почти сразу же весь мир для него окрасился в черный цвет: в окружающих ему стало чудиться сплошное лицемерие. Там, слышали, как-то принес в алтарь Священные Дары в нетрезвом виде. Здесь в пост ели скоромное. А под ложечкой сладкой химерою сосет новая мечта: в университет, на доктора, на свободу!
Дирекция среагировала мгновенно: не лишая мятежного семинариста стипендии и дав ему доучиться, в аттестате она решила выставить настолько низкий бал по поведению, чтобы документ этот превратился даже не в бумажку, нет — в "волчий билет". "Ты все пел нам — это дело. Так пойди же попляши!"
…Гапон — в бешенстве, его одолевает безумная жажда мщения. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не приезд в Полтаву отца, умные и добрые глаза которого ненадолго сняли бесовское наваждение с глаз уже почти состоявшегося революционера…
Священник
"Доктор лечит тело, а батюшка, если он достойно носит это звание, укрепляет душу, а в последнем люди нуждаются гораздо больше, чем в первом!" — так говорила Георгию его жена, дочь одного из состоятельных полтавчан, умная, хорошая, милая и воспитанная девушка, лишь недавно с отличием окончившая гимназию. С другой стороны, на юношу успокаивающе действовали и беседы с епископом Полтавским Илларионом. Можно сказать, что именно эти люди и отмолили тогда Гапона, дали ему последний шанс реализовать себя в богоугодных деяниях.
Четыре года он был руководителем одного из кладбищенских храмов города. Служил честно, забывая о дне и ночи, еде и сне, собственной семье и личной жизни. Полагая, что вполне искупил грехи бурной молодости, ниоткуда не ожидая подвохов. Забыв "банальную" мудрость: Господь поругаем не бывает, а испытывая чадо Свое, ведет его по пути личных терний до конца.
В один из прекрасных весенних дней в скромное жилище Гапона пришла беда: родив второго ребенка (им оказался мальчик), молодая хозяйка дома заболела и умерла, оставив без материнской ласки не только новорожденного, но и маленькую дочку. А на следующий день после похорон Георгий вдруг понял: прежних тиши, глади да благодати, выпавших на его долю в последние несколько лет, не будет больше никогда!
…Менее чем за десятилетие он исколесил почти всю Россию. В Москве побывал на подворье Троице-Сергиевой лавры, молился у мощей Сергия Радонежского, любовался красотами кремлевской колокольни Иоанна Великого. Приехав в Санкт-Петербург, обошел все тамошние святыни, повторив то же самое в Харькове и Крыму. Встречался с митрополитами Палладием, Владимиром и Антонием, архиепископом Таврическим Николаем и Ямбургским Вениамином, обер-прокурором Святейшего Синода Владимиром Саблером, гофмейстериной Ее императорского Величества Елизаветой Нарышкиной, генералами и адмиралами, высшими сановниками Империи, столичными рабочими и провинциальными босяками.
Неуклонно приближаясь к той грани, за которой неизбежно исчезает чистота пастырского служения и начинается нечто совсем иное…
Политик в рясе
Конец декабря 1902 года принес слушателю Санкт-Петербургской Духовной академии Георгию Гапону небывалый успех. Как же, его общественную активность, все эти визиты, разъезды и журфиксы наконец-то заметили в Департаменте полиции. И, оценив по заслугам, дали "добро" на встречу с самим Сергеем Зубатовым (1864—1917) — надворным советником, который, в свое время в полной мере вкусив "прелестей" революционного подполья и быстро протрезвев, сделался ассом политического сыска Российской империи. Последнему же "данный маленький, тонконогий, черный, с синеватым отливом на бритом лице, с большим носом, отодвинутым влево, человечек показался весьма подходящим для выполнения осведомительных функций в среде пролетариев".
Окрыленный наметившимися перспективами, Георгий в ближайшие месяцы буквально разрывался между берегами Невы и Первопрестольной. Он пишет докладные записки "о мерах по улучшению созданных государством рабочих организаций", составляет справки, декларации и воззвания, проводит многочисленные встречи с мастеровыми. В круг его знакомств входят Иоанн Кронштадтский, профессор-экономист и ярый контрреволюционер Иван Озеров, лидеры подконтрольной правительству Еврейской независимой рабочей партии Мария Вильбушевич и Генрих Шаевич, умеренный сионист Иосиф Сапир (Шапиро), редактор "Миссионерского обозрения" и газеты "Колокол" Василий Скворцов, издатель "Московских ведомостей" черносотенец Владимир Грингмут, жандармский генерал Александр Скандраков, такие выдающиеся оперативники, как Евстратий Медников, Михаил Гурович, Николай Михайлов. Постепенно формируется и мысль о создании собственной организации — "Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", которое после торжественного открытия 11 апреля 1904 года охватывало сначала 150, а затем — более 900 человек. Все, казалось, шло своим чередом, если бы не одна маленькая деталь.
…Достаточно рано Гапону стала импонировать откровенная "нелегальщина". Так, параллельно с визитами в МВД он зачитывался купленными из-под полы "творениями" анархиста Петра Кропоткина. Кроме того, Георгию нравился либерализм земского движения, разговоры "об угнетаемой царскими сатрапами милой родине — Украине". Со временем на горизонте появляются эсеры, один из которых, Пинкус Рутенберг, становится его личным телохранителем. А вскоре новоиспеченный "борец за правое дело" и вовсе начинает ощущать в себе силы действовать самостоятельно, без оглядки на "проклятое самодержавие".
К началу 1905 года бездна соблазнов засосала бывшего законопослушного попа окончательно и бесповоротно…
Инициатор провокации
В теории намечаемая акция всеобщего протеста выглядела до банального просто: раз местные чиновники не хотят прислушаться к справедливым требованиям непрерывно бастовавших с 4 января 1905 года рабочих Франко-Русского, Семянниковского и других столичных заводов, мы, дескать, народ, сами пойдем к нашему царю-батюшке и ему все расскажем "и об издевательствах господ капиталистов, и про усталость от затянувшейся Маньчжурской войны, и еще о многом другом". Накануне, 8 января, Георгий даже письмо Николаю ІІ составил, где находим, между прочим, и такие слова: "Государь! Боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что население Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решило явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа". Да и непосредственный срок мирного выступления был выбран не случайно — как-никак, день поминовения якобы замученного Иоанном Грозным святителя Филиппа, митрополита Московского! Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад.
С утра 9 января многие районы "Северной Пальмиры" оказалась во власти многотысячной толпы, которая, выставив вперед портреты помазанника Божьего, иконы, стариков, женщин и детей ("По ним, мол, если что, ребятки в шинелях стрелять не посмеют!"), торжествуя, ликуя и грабя все вокруг, стала пробиваться на Дворцовую площадь — "Императора услышать и ему свое слово молвить". Гапон, проигнорировав требование градоначальника Ивана Фуллона связаться с ним по телефону, сам вел своих "героев" с юго-запада. Однако у Нарвской заставы, в районе Троицкого моста, на Мойке и Васильевском острове демонстранты начали оскорблять караульных солдат ("Трусы, вас на фронте японцы бьют, а вы здесь героями стоите!"), стрелять и швырять самодельные бомбы в кордоны. В ответ армия, применив оружие, рассеяла митингующих, после чего на улицах осталось лежать до 600 трупов.
…Гапон же, извалявшись в земле и повредив руку, чудом избежал гибели, покинув место схватки завернутым в одеяло на мощных плечах упоминавшегося выше Рутенберга. Став после такого стресса уже совсем другой личностью…
Государственный преступник и эмигрант
Достаточно быстро придя в себя после разгрома, Гапон, впрочем, не унимается, а, продолжая верить в ответный революционный взрыв, 10 января 1905 года распространяет среди рабочих следующее демагогическое воззвание: "Солдатам и офицерам, убивающим своих невинных братьев, их жен и детей, — мое пастырское проклятие! Солдатам, которые будут помогать народу добиваться свободы, — мое благословение! Их солдатскую клятву изменнику царю, приказавшему пролить невинную кровь, разрешаю!". Поставив себя тем самым вне российских законов.
Еще пару дней Георгий кантуется в бурлящей столице. Затем с паспортом знакомого присяжного поверенного и браунингом в кармане, при внешнем маскараде ("пенсне, статский костюм, великолепная шуба") удачно покидает границы империи близ Таурогена в Великом Княжестве Финляндском.
… "Во имя новых свершений и дальнейшей борьбы" Гапон исколесил пол-Европы, видел Лозанну, Берн, Цюрих и Лондон, где, по его же собственным словам, "царила атмосфера свободы". А еще была распря с "отдыхавшим" там же Лениным и его социал-демократами ("Они за мной бегают, я им нужен, а они мне — нет!"), смесь греха, гордыни и тоски, сопровождавшаяся беспробудным пьянством да оказавшимися пророческими словами: "А чего жалеть? Повесят — тогда не загуляешь!"…
Обманутая жертва
А потом было возвращение в империю. Попытка оправдаться перед соратниками: "Товарищи, я ошибся сначала, погорячился и призывал вас к вооруженному восстанию, я сам теперь это считаю утопией, а поэтому прошу вас не слушать разных взвинченных голов, я все увидел и все знаю, чем следует удержать за собой завоеванное, убежден, что если мы так поступим, то много выиграем, теперь судите меня, как хотите". И судили. За связь с полицией. И настал бесславный конец. Заманенный бывшими соратниками в ловушку, Георгий Аполлонович Гапон был повешен ими в петле на крючке вешалки на даче Звержицкой в Озерках под Петербургом в 19.00 28 марта 1906 года. Обвинение, составленное по доносу все того же Рутенберга, гласило: "за сотрудничество с жандармерией и растрату партийной кассы". Агония длилась недолго, а вот предать тело земле не могли целый месяц — столько времени его искали...
…Уж лучше бы из него получился нормальный священник…
Александр МАШКИН, кандидат исторических наук
"Киевский ТелеграфЪ".
Я вам, ребята, на мозги
не капаю,
Но это — перегиб и парадокс:
Кого-то назначают Римским
Папою,
Кого-то запирают в тесный
бокс…
Владимир Высоцкий
22 января исполняется более 110 лет с того дня, когда на просторах занимавшей некогда одну шестую часть земного шара Российской империи вспыхнула так называемая Первая пролетарская революция. Грандиозный пожар тогдашнего мятежа разрушил не один десяток фабрик и заводов, превратил в зловонный пепел многие сотни цветущих имений, латифундий и хозяйств, угробил бесчисленное количество жизней, разрушил миллионы судеб. Это была катастрофа поистине вселенского масштаба, последствия которой нельзя оправдать ничем, даже якобы благородным стремлением "борцов за счастье народа" установить в стране режим свободы, равенства и братства.
Но при этом все же более интересным является другое. На сегодняшний день нам худо-бедно известны тайные вдохновители того черного дела, сущность которого историки консервативного направления обозначают терминами "глобальный заговор" и "мировая закулиса". Установлены также имена многих непосредственных исполнителей акции, не только стрелявших в полицию из рядов "дружелюбно настроенных манифестантов", но и бросавших самодельные бомбы под ноги солдатам заградительных отрядов. Достоянием гласности стали также фамилии "сокровенных руководителей", всех этих "Рутенбергов и Ко", призванных, с одной стороны, порождать тотальный хаос, а с другой — мастерски им управлять. И только фигура "публичного вождя движения" продолжает оставаться за кадром. Даже после того как фамилия его уже давно стала синонимом чего-то политически крайне сомнительного.
И действительно, что конкретно мы знаем о Георгии (по другим версиям — Юрии, а порой — и Григории) Гапоне? "Рядовой исполнитель? Нет — слишком масштабен и порывист!" — писали о нем некоторые современники. "Ярок, но не глубок!" — вскользь обронил Владимир Ленин, единственный, пожалуй, из наших соотечественников, не нуждающийся и сегодня, в эпоху тотального беспамятства, ни в каком пиаре. "Глуп, авантюристичен и ничтожен!" — поставили диагноз потомки.
Версии, догадки, гипотезы… Разрешающиеся, впрочем, весьма просто — достаточно только углубиться в биографию означенного "героя"…
Рождение первенца
Когда в раскинувшееся по обоим берегам тихой Ворсклы местечко Беляки Кобелякского уезда Полтавской губернии приехал молодцеватый казак по фамилии Гапон, точно сказать не мог никто. Однако все, кто хоть раз сталкивался тогда с этим человеком, носившим достаточно странное имя Аполлон Федорович, отмечали его глубокую набожность, умение ясно и четко излагать свои мысли, простой, ясный и твердый взгляд на окружающий мир. Спокойный, даже слегка флегматичный по характеру, добрый и приветливый к собеседнику, напрочь лишенный зависти и сердечно любивший детей, не способный, что называется, убить даже мухи, Аполлон Гапон пользовался заслуженным уважением окружающих, постоянно избиравших своего "любимчика" в волостные писари. Прослужив в означенной должности без малого 40 лет, Гапон-старший ни разу не взял ни одной взятки, категорически отказывался от каких бы то ни было подношений натурой, избегал привлекать соседских крестьян к работам на собственном огороде. Любя жить твердо, основательно и с размахом, "сей хозяин доходных мест огромного района" предпочитал, однако, добывать личный достаток пусть и тяжелым, но исключительно собственным трудом.
Под стать ему была и жена. Происходя из бедной крестьянской семьи, эта не умевшая грамотно писать женщина пользовалась, тем не менее, огромным авторитетом у родственников. Верующая с деда-прадеда, она, считая наиболее полезным видом отдыха чтение Евангелия и Житий Святых, предавалась означенному занятию каждую свободную от хозяйственных дел минуту. Ее всецело ориентированный на отеческое Православие внутренний мир был наполнен разного рода чудесами, вплоть до искреннего убеждения в том, что, например, у людей, пьющих молоко в пятницу, на лбу обязательно вырастет рог. С другой стороны, именно это и делало "слабую" половину дома Гапонов достаточно бескомпромиссной в вопросах церковного служения: так, считая пение на клиросе скорее даже не долгом, а обязанностью каждого правоверного христианина, она сама всегда выполняла ее с максимальной отдачею. Чему не могли помешать ни усталость, ни непогода, ни соображения материального характера.
Вот в такой обстановке 5 февраля 1870 года и начался жизненный путь главного героя нашего очерка. Поскольку же за день до счастливого разрешения будущей матери от бремени все село возносило молитвы благоверному князю Георгию Владимирскому, мальчика назвали в честь данного святителя. А учитывая тот факт, что сами роды прошли очень тяжело, а ребенок оказался "слабеньким, худосочным, с непонятного свойства желтыми пятнами по всему тельцу", перепуганные родители с первых секунд в нем души не чаяли. Благодаря Всевышнего "за подаренного небом их Георгия-Юрочку" и надеясь, что явившееся чадо в дальнейшем сумеет прославить род Гапонов.
…И не ведали счастливые отец с матерью, что лежащий перед ними крохотный комочек мог бы стать героем притчи о "жестоком" ангеле, который, придя в дом праведника, в качестве награды свернул шею его несмышленышу-сыну.
Дабы спасти мир от грядущего изверга…
"В жизни важен каждый шаг!"
Георгий Гапон с раннего детства был легкоранимым, впечатлительным, можно даже сказать, нервным созданием. Мельчайший пустяк, сущая безделица, незаметная для большинства других детей, вызывали у него обильные слезы, рев и крики, за которыми чаще всего следовала затяжная младенческая истерика. Доктора в недоумении разводили руками: "По внешним показателям старший сын господина волостного писаря абсолютно здоров!". И советовали окружающим набраться побольше терпения — такое, дескать, во врачебной практике иногда случается!
Уже в дошкольном возрасте в душе "дорогого Юрася" (а именно так называл внука один из дедов по материнской линии) впервые возникло понимание греховности всего сущего. Часами простаивал он перед иконами, молясь и требуя прощения за собственные дурные мысли, грубые слова, непотребные желания и стремления. Большое впечатление на Гапона-младшего произвел тогда случай из духовной практики епископа Новгородского Иоанна, крестным знамением поймавшего в чан с водой черта, закабалившего его и слетавшего на нем за ночь в Иерусалим и обратно. Слушая эту историю, мальчик испытывал противоречивые ощущения: ему одновременно и силою нечистой хотелось овладеть, и на Святой Земле побывать.
С неполных 7 лет Георгий-Юрий стал поститься. Следует отметить, что занятие это, связанное с определенными волевыми усилиями, доставляло ему несказанное удовольствие: "Если я так могу, а мои сверстники — нет, значит, я в чем-то сильнее, выше их!". Впрочем, и тут сумел поймать его лукавый, ибо, перепутав как-то дни недели, Георгий в пятницу всласть напился молока. А будучи строго наказан "за грех сей матерью, усомнился в соответствии между формой и содержанием религии".
В конце 1877 года Гапон впервые сел за парту начальной школы, где почти сразу же проявил такие недюжинные способности, что учителя в один голос советовали ему продолжать образование и дальше. Подумав немного, мальчик решил посвятить себя духовному служению. Означавшему всепрощение и верную службу Богу, царю и Отечеству.
…Окружающие радовались такому выбору Юрася. Отец же ребенка, наоборот, сокрушенно молчал, вспоминая, с каким остервенением его чадо однажды бросило камень в карету проезжавшего мимо помещика. Да сильно печалилась мать, знавшая наверняка: ее сын лучше утопится в реке, чем будет регулярно ходить в церковь!
Вот уж действительно, все — как в тех пословицах: "Поп — золотой сноп" и "Сделавшись настоятелем, быстрее прихожан в рай въедешь"…
Дорогой избранных
Первым шагом Георгия Гапона на этом нелегком пути можно считать пребывание его в Полтавском духовном училище. Явившись сюда в крестьянской одежде и с мужицкими манерами, он уже внешним видом своим вызывал жгучую ненависть тех из своих товарищей, кто имел глупость искренне считать себя чуть ли не "основой провинциального интеллектуализма". И хотя в дальнейшем, главным образом благодаря фантастическим успехам Георгия на "книжном поприще", его отношения с оппонентами несколько улучшились, он все 4 года пребывания в стенах "бурсы" продолжал оставаться бесконечно одиноким. Не соскальзывая еще, впрочем, ни в какие антигосударственные деяния.
Затем настала очередь местной семинарии. Закон Божий и другие специальные предметы, отечественная география и история, статистика, иностранные языки и риторика увлекают молодого Гапона до чрезвычайности. Однако его беспокойный ум подспудно стремится еще к чему-то, более загадочному, фатальному, таинственному, будоражащему кровь и смущающему сердце. Найдя в конце концов лишь непреодолимые заботы на всю оставшуюся жизнь.
В начале 1890-х годов Георгий Гапон, благодаря "дружеской" услуге некоего Исаака Фейнермана, с головой окунается в секту толстовцев. И почти сразу же весь мир для него окрасился в черный цвет: в окружающих ему стало чудиться сплошное лицемерие. Там, слышали, как-то принес в алтарь Священные Дары в нетрезвом виде. Здесь в пост ели скоромное. А под ложечкой сладкой химерою сосет новая мечта: в университет, на доктора, на свободу!
Дирекция среагировала мгновенно: не лишая мятежного семинариста стипендии и дав ему доучиться, в аттестате она решила выставить настолько низкий бал по поведению, чтобы документ этот превратился даже не в бумажку, нет — в "волчий билет". "Ты все пел нам — это дело. Так пойди же попляши!"
…Гапон — в бешенстве, его одолевает безумная жажда мщения. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не приезд в Полтаву отца, умные и добрые глаза которого ненадолго сняли бесовское наваждение с глаз уже почти состоявшегося революционера…
Священник
"Доктор лечит тело, а батюшка, если он достойно носит это звание, укрепляет душу, а в последнем люди нуждаются гораздо больше, чем в первом!" — так говорила Георгию его жена, дочь одного из состоятельных полтавчан, умная, хорошая, милая и воспитанная девушка, лишь недавно с отличием окончившая гимназию. С другой стороны, на юношу успокаивающе действовали и беседы с епископом Полтавским Илларионом. Можно сказать, что именно эти люди и отмолили тогда Гапона, дали ему последний шанс реализовать себя в богоугодных деяниях.
Четыре года он был руководителем одного из кладбищенских храмов города. Служил честно, забывая о дне и ночи, еде и сне, собственной семье и личной жизни. Полагая, что вполне искупил грехи бурной молодости, ниоткуда не ожидая подвохов. Забыв "банальную" мудрость: Господь поругаем не бывает, а испытывая чадо Свое, ведет его по пути личных терний до конца.
В один из прекрасных весенних дней в скромное жилище Гапона пришла беда: родив второго ребенка (им оказался мальчик), молодая хозяйка дома заболела и умерла, оставив без материнской ласки не только новорожденного, но и маленькую дочку. А на следующий день после похорон Георгий вдруг понял: прежних тиши, глади да благодати, выпавших на его долю в последние несколько лет, не будет больше никогда!
…Менее чем за десятилетие он исколесил почти всю Россию. В Москве побывал на подворье Троице-Сергиевой лавры, молился у мощей Сергия Радонежского, любовался красотами кремлевской колокольни Иоанна Великого. Приехав в Санкт-Петербург, обошел все тамошние святыни, повторив то же самое в Харькове и Крыму. Встречался с митрополитами Палладием, Владимиром и Антонием, архиепископом Таврическим Николаем и Ямбургским Вениамином, обер-прокурором Святейшего Синода Владимиром Саблером, гофмейстериной Ее императорского Величества Елизаветой Нарышкиной, генералами и адмиралами, высшими сановниками Империи, столичными рабочими и провинциальными босяками.
Неуклонно приближаясь к той грани, за которой неизбежно исчезает чистота пастырского служения и начинается нечто совсем иное…
Политик в рясе
Конец декабря 1902 года принес слушателю Санкт-Петербургской Духовной академии Георгию Гапону небывалый успех. Как же, его общественную активность, все эти визиты, разъезды и журфиксы наконец-то заметили в Департаменте полиции. И, оценив по заслугам, дали "добро" на встречу с самим Сергеем Зубатовым (1864—1917) — надворным советником, который, в свое время в полной мере вкусив "прелестей" революционного подполья и быстро протрезвев, сделался ассом политического сыска Российской империи. Последнему же "данный маленький, тонконогий, черный, с синеватым отливом на бритом лице, с большим носом, отодвинутым влево, человечек показался весьма подходящим для выполнения осведомительных функций в среде пролетариев".
Окрыленный наметившимися перспективами, Георгий в ближайшие месяцы буквально разрывался между берегами Невы и Первопрестольной. Он пишет докладные записки "о мерах по улучшению созданных государством рабочих организаций", составляет справки, декларации и воззвания, проводит многочисленные встречи с мастеровыми. В круг его знакомств входят Иоанн Кронштадтский, профессор-экономист и ярый контрреволюционер Иван Озеров, лидеры подконтрольной правительству Еврейской независимой рабочей партии Мария Вильбушевич и Генрих Шаевич, умеренный сионист Иосиф Сапир (Шапиро), редактор "Миссионерского обозрения" и газеты "Колокол" Василий Скворцов, издатель "Московских ведомостей" черносотенец Владимир Грингмут, жандармский генерал Александр Скандраков, такие выдающиеся оперативники, как Евстратий Медников, Михаил Гурович, Николай Михайлов. Постепенно формируется и мысль о создании собственной организации — "Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", которое после торжественного открытия 11 апреля 1904 года охватывало сначала 150, а затем — более 900 человек. Все, казалось, шло своим чередом, если бы не одна маленькая деталь.
…Достаточно рано Гапону стала импонировать откровенная "нелегальщина". Так, параллельно с визитами в МВД он зачитывался купленными из-под полы "творениями" анархиста Петра Кропоткина. Кроме того, Георгию нравился либерализм земского движения, разговоры "об угнетаемой царскими сатрапами милой родине — Украине". Со временем на горизонте появляются эсеры, один из которых, Пинкус Рутенберг, становится его личным телохранителем. А вскоре новоиспеченный "борец за правое дело" и вовсе начинает ощущать в себе силы действовать самостоятельно, без оглядки на "проклятое самодержавие".
К началу 1905 года бездна соблазнов засосала бывшего законопослушного попа окончательно и бесповоротно…
Инициатор провокации
В теории намечаемая акция всеобщего протеста выглядела до банального просто: раз местные чиновники не хотят прислушаться к справедливым требованиям непрерывно бастовавших с 4 января 1905 года рабочих Франко-Русского, Семянниковского и других столичных заводов, мы, дескать, народ, сами пойдем к нашему царю-батюшке и ему все расскажем "и об издевательствах господ капиталистов, и про усталость от затянувшейся Маньчжурской войны, и еще о многом другом". Накануне, 8 января, Георгий даже письмо Николаю ІІ составил, где находим, между прочим, и такие слова: "Государь! Боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что население Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решило явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа". Да и непосредственный срок мирного выступления был выбран не случайно — как-никак, день поминовения якобы замученного Иоанном Грозным святителя Филиппа, митрополита Московского! Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад.
С утра 9 января многие районы "Северной Пальмиры" оказалась во власти многотысячной толпы, которая, выставив вперед портреты помазанника Божьего, иконы, стариков, женщин и детей ("По ним, мол, если что, ребятки в шинелях стрелять не посмеют!"), торжествуя, ликуя и грабя все вокруг, стала пробиваться на Дворцовую площадь — "Императора услышать и ему свое слово молвить". Гапон, проигнорировав требование градоначальника Ивана Фуллона связаться с ним по телефону, сам вел своих "героев" с юго-запада. Однако у Нарвской заставы, в районе Троицкого моста, на Мойке и Васильевском острове демонстранты начали оскорблять караульных солдат ("Трусы, вас на фронте японцы бьют, а вы здесь героями стоите!"), стрелять и швырять самодельные бомбы в кордоны. В ответ армия, применив оружие, рассеяла митингующих, после чего на улицах осталось лежать до 600 трупов.
…Гапон же, извалявшись в земле и повредив руку, чудом избежал гибели, покинув место схватки завернутым в одеяло на мощных плечах упоминавшегося выше Рутенберга. Став после такого стресса уже совсем другой личностью…
Государственный преступник и эмигрант
Достаточно быстро придя в себя после разгрома, Гапон, впрочем, не унимается, а, продолжая верить в ответный революционный взрыв, 10 января 1905 года распространяет среди рабочих следующее демагогическое воззвание: "Солдатам и офицерам, убивающим своих невинных братьев, их жен и детей, — мое пастырское проклятие! Солдатам, которые будут помогать народу добиваться свободы, — мое благословение! Их солдатскую клятву изменнику царю, приказавшему пролить невинную кровь, разрешаю!". Поставив себя тем самым вне российских законов.
Еще пару дней Георгий кантуется в бурлящей столице. Затем с паспортом знакомого присяжного поверенного и браунингом в кармане, при внешнем маскараде ("пенсне, статский костюм, великолепная шуба") удачно покидает границы империи близ Таурогена в Великом Княжестве Финляндском.
… "Во имя новых свершений и дальнейшей борьбы" Гапон исколесил пол-Европы, видел Лозанну, Берн, Цюрих и Лондон, где, по его же собственным словам, "царила атмосфера свободы". А еще была распря с "отдыхавшим" там же Лениным и его социал-демократами ("Они за мной бегают, я им нужен, а они мне — нет!"), смесь греха, гордыни и тоски, сопровождавшаяся беспробудным пьянством да оказавшимися пророческими словами: "А чего жалеть? Повесят — тогда не загуляешь!"…
Обманутая жертва
А потом было возвращение в империю. Попытка оправдаться перед соратниками: "Товарищи, я ошибся сначала, погорячился и призывал вас к вооруженному восстанию, я сам теперь это считаю утопией, а поэтому прошу вас не слушать разных взвинченных голов, я все увидел и все знаю, чем следует удержать за собой завоеванное, убежден, что если мы так поступим, то много выиграем, теперь судите меня, как хотите". И судили. За связь с полицией. И настал бесславный конец. Заманенный бывшими соратниками в ловушку, Георгий Аполлонович Гапон был повешен ими в петле на крючке вешалки на даче Звержицкой в Озерках под Петербургом в 19.00 28 марта 1906 года. Обвинение, составленное по доносу все того же Рутенберга, гласило: "за сотрудничество с жандармерией и растрату партийной кассы". Агония длилась недолго, а вот предать тело земле не могли целый месяц — столько времени его искали...
…Уж лучше бы из него получился нормальный священник…
Александр МАШКИН, кандидат исторических наук
"Киевский ТелеграфЪ".
