Inadmissible evidence of the injured party. Detective.
Inadmissible evidence of the injured party. On the right of a private investigator to submit evidence collected in an illegal way to the European Court of Human Rights.
Evidence, like legal facts, is primarily addressed to the conscious will of a person, and therefore the conditions for obtaining it may well be non-observable by a person. "What we call the certainty of fact (Gewissheit)," noted the German jurist F. K. Savenyi, " is based on such a multitude of individual elements, in their totality belonging only to an individual case, that it is impossible to establish general scientific laws for it at all»(1). This does not mean, however, that there cannot be some generally accepted rules or legal grounds for evaluating evidence in a trial.
It is known that in order to give the validity of admissibility, evidence needs special procedural provisions or rules. The evidence collected by the detective often does not rest on the procedure, and his arguments are often perceived by the court as a purely personal prejudice of the person. This precarious position of the procedural perception of the detective is a consequence of the opportunity given to him to use only potentially significant, relevant information(2) and not because the sources of the private investigator are not trustworthy, but because the tactics of private investigation used to collect information are sometimes beyond the permissible risk or at the edge of the law. For this reason, the detective is forced to hide both the source and the method by which the facts were discovered.
Of course, in this state of affairs, there can be no question of giving the collected facts the status of permissible. Still, it is necessary in some way to allow the detective to present such evidence to the court, since the right to a fair trial cannot be excluded, and the information of the detective can no longer remain a "dead letter" in modern law.
In this article, the author tried to:
1) give a characterization of inadmissible evidence;
2) based on the practice of applying the principle of fair trial by the European Court of Human Rights, to justify the possibility and legality of the collection and presentation of evidence to the Court by private detectives;
3) propose a list of grounds for presenting evidence collected illegally to the Court.
1. What is the admissibility of evidence? Every time a detective discovers an actual circumstance that is important for the purposes of fair justice, it is from this moment that a conflict of interests arises: dynamic, on the one hand, when the detective's interest is directed to actively search for evidence of the harm caused to his client, and, on the other hand, static, when the prosecution uses the tacit right granted to it to guarantee its evidence to the court. The actions of the prosecution in this case, rather, resemble a silent offender who resorts to such a technique out of a desire not to aggravate his situation. It would seem that if one of the parties persists in its silence, the conclusion drawn from here against it is as natural as it is legitimate. But in reality, the opposite is true. Silence becomes synonymous with the triumph of ignorance and impunity.
The conflict of these interests causes the establishment of appropriate rules that determine how the use of the interests of the detective in the interests of the offender should be limited. The legislator's thought is clear. The detective's client, if he is the victim, plays such an important role in the whole case that his testimony requires careful evaluation. This assessment in many cases may lead to the conclusion that his testimony should be considered by the court as not worthy of attention. Therefore, we can say that the general consequence of the court ignoring the factual information provided by the detective is following the interests of only the prosecution or the offender. In order to remove the harmful imbalance between the interests of the parties, it will be useful, while maintaining the general provisions of the tactics of the parties (dynamic and static), to find out exactly how it is possible to regulate the interests arising from the presentation of evidence while following the principle of justice.
Evidence is necessary for the achievement of certain goals of justice; the detective is prompted to collect it by the interests of his client, constrained by the dictates of legal norms. The analysis of Articles 74, 75 of the Criminal Code of the Russian Federation allows us to identify the main conditions for the admissibility of evidence: factual information obtained from a reliably established source by an authorized person in a lawful way. It seems that if all the evidence was collected under such most complete conditions, it would not be possible to follow the legal framework. Therefore, the first means to ensure the real procedural interests of the detective is to violate the established archaic principles that do not achieve their goal. The consequences of excluding at least one of the three conditions of admissibility will allow the victim or the detective presenting evidence in the interests of the victim to offer the court a new legal fact. Otherwise, the triad of admissibility, no matter how academic its structure may look, without the actual support of the detective's evidence – is a fragile material for a fair trial.
In support of this argument, we will give an example of a very significant trial that took place on December 31, 2010, in the case of an administrative offense against a resident of Moscow, N. Tsov(1). During the trial, it became clear that N-tsov, walking along the street, near which a rally of citizens was held, was detained for refusing to comply with the legal requirements of police officers. Such an act in modern Russia is an administrative offense and in accordance with Part 1 of Article 19.3 of the Administrative Code of the Russian Federation is punishable by arrest for up to 15 days. Later it turned out that on behalf of the body that drew up the report on an administrative offense against N-tsov, the prosecution was supported by completely different persons who did not participate in the detention. This false fact was testified by several citizens presented by the defense, as well as many photos and videos from independent witnesses of the detention. However, arguing that there is no reason not to trust the testimony of law enforcement officials, Judge B-va considered the defense evidence inadmissible and sided with the prosecution. N-tsov was found guilty and was sentenced to 15 days of administrative detention. It would seem that on the formal side, the accused does not have to prove anything, but the reality is that he (the accused) is actually transferred by force of circumstances to the entire duty to prove the absence of the event of the crime.
It is clear that, without accepting fair arguments of innocence, it would be easiest for the court to formally follow the norms of the law that require a citizen to dare to go where the eyes of the main ally of the prosecution – a police officer-are not directed. And if the court has no reason to distrust an employee of the law enforcement system, then there can be no reason to trust the evidence of a violator of public order – this is the logic of modern fair justice.
Factual information is transformed by the court into admissible evidence, not because the source presented has received information in accordance with the law, but because every fair proof comes closest to the nature of things. Just as formalism is contrary to the laws of nature, so formal conditions for the collection and presentation of evidence to the court should not be considered an unfair requirement for a detective.
2. Inadmissible evidence may take several forms. First, there is the distinction between nullitas and rescissibilitas. Nullity is an impermissibility that occurs by itself due to the absence of one, two or three of the conditions for presenting evidence. Thus, in some cases, a photocopy of a document that is not supported by its original is not admissible evidence, although both parties would like it to be recognized. For example, a few months ago we managed to obtain photocopies of marriage certificates and their dissolution between a South African citizen and a Russian citizen. The court did not attach this document to the case, as it considered that it was received by an improper person and in violation of the established procedure. Less often in practice there are cases when the evidence, on the one hand, cannot be recognized by the court as admissible, but, on the other hand, due to its source or the spirit of the law, it is more convincing than insignificant evidence, and less convincing than admissible evidence. For example, a dictaphone recording or video recording made by a detective cannot be recognized by a court as admissible evidence due to the fact that the other party was not informed in time about the production of such a recording.
Then, insignificant proofs are also absolute and relative. Absolute nullity lies in the fact that a legal fact is considered, of course, non-existent, as, for example, the verbal statement of one person that the first sold a private house or garage to the second, from which he now demands from the court to return it. On the contrary, relative nullity consists in the invalidity of only one or two conditions of admissibility. For example, failure to comply with a simple written form of the transaction deprives the injured party of the right to refer to the terms of the transaction, but still does not deprive it of the right to provide written and other evidence.
It may also happen that the missing validity condition is later restored. In this case, the termination of nullity is accompanied by the recognition of the former state of the evidence in an acceptable form.
Such restoration of the violated admissibility is performed only by the injured party or the court and may consist either in the court's recognition of the fact as admissible evidence, or in the commission of the obligation to follow all three conditions of admissibility, entrusting the legal right to collect evidence to the detective. To a certain extent, every refusal to admit a formally insignificant or disputable proof is followed by an exorbitant harm directed only towards the victim. This is, first, the resentment that the victim feels from insecurity; secondly, it is the undermining of the most important of the principles of legal proceedings-the fairness of the trial, which occurs every time you try to ignore the interests of the injured party. With the increasing influence of the norms of international law on the State power of an individual State, the efforts made to ensure fair and equal access of a citizen to justice are increasingly replacing the political goals of the nomenclature and replacing them with the private interest of an individual citizen. It must be recognized that in national law the scope of application of the principles of admissibility of evidence is still determined not by the general principles of international law, but by the changing private considerations of the political elite. Of course, as a general rule, the establishment of such unfavorable conditions for the injured party to collect and present legally significant facts does not eliminate its ability to conclude a contract with a professional private investigator and thus collect the missing evidence. Thus, in the case of minor injury to health or insult, when the identity of the accused cannot be established, the information of the victim about the criminal and his alleged address of residence, the court cannot take into account, since the victim cannot provide the court with the identity documents of the offender. The detective, of course, can try to identify the villain. But the circumstances may develop in such a way that the recognition of inadmissible evidence was not the result of the fact that the guilty person was identified by a detective in the course of illegal surveillance and photographing from the point of view of the law, but because of the inability of a private investigator to present to the court the results of private search activities. The existence of such seemingly "spineless" rules for the collection and presentation of evidence by the injured party requires further study. In fact, the established procedure for determining admissibility determines the rights of the authorities.
The current structure of the court has already provided the expression of the will of the strongest in advance and probably will not be able to prevent malicious actions against the weak victim. Apparently, this circumstance explains the abundance of sentences with an accusatory bias. But it is impossible to achieve absolute disregard of the information obtained, even in violation of national legislation, since the courts are still represented by individual people, and not by a single automated prosecution system.
Make the organization of the collection and presentation of evidence more vital, more mobile, more applicable to the conditions of competition, and at the same time you will certainly give the citizen the opportunity to clearly express his right to fair justice. At present, this is already being realized. Now there is an increasing need to attract evidence from secret informants, and the practice of the European Court of Human Rights (ECHR, Court) for the first time guarantees a valid fair and equal justice through the right of a citizen to collect and present evidence by means and means available to him.
3. It is fair to note that the practice of the ECHR is still ambiguous with regard to the involvement of secret informants (detectives) to present them with the collected evidence. Nevertheless, a good reason to discuss this topic is provided by one of the Court's decisions that directly addresses just this problem(1). Later we will return to the circumstances in this case (Khan), but for now we will focus on a number of practical precedents that will help to understand the principle by which the Court allows the presentation of inadmissible evidence.
According to the general rule of the European Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms (hereinafter referred to as the Convention), the procedure of proof is not regulated in any way. "The Court cannot rule out, in principle and in abstracto, the admissibility of such evidence obtained without complying with the requirements of national law. Domestic courts should evaluate the evidence they have received and the relevance of the evidence presented by the party. Nevertheless, the Court's task is to determine whether the trial was generally fair under article 6, paragraph 1, including how the evidence was obtained»(2).
In Schenk vs. Switzerland the applicant hired a hitman to kill his wife. The killer reported this to the police and later recorded his phone conversation with the applicant on tape. The recording of the conversation was not authorized by the judge, and therefore, from the point of view of national law, was illegal. Despite the inadmissibility of the evidence obtained, the applicant was convicted. The European Court decided that the inclusion of illegally obtained evidence in the evidence base does not contradict art. 6 of the Convention: "The Court <...> cannot rule out in principle and in abstracto the admissibility of such unlawfully obtained evidence." His refusal to exclude the audio recording from the evidence was due to the fact that the recording was not the only evidence on which the verdict was based. It follows from this Court decision that Article 6 of the Convention will not be violated if the basis of the charge, in addition to one "illegal" evidence, is based on a variety of other admissible evidence. For the purposes of a fair trial, the prosecution cannot be based solely on illegally obtained evidence.
In the case of Texeira de Castro (1), it was also a question of using evidence obtained in violation of Article 8 of the Convention, namely, audio recordings of a hidden interview, in criminal proceedings against the applicants. However, this case was different from Schenk vs. Switzerland, in which the police used secret informants at the stage of the investigation of the crime. In the present case, the applicant, who has no criminal record, was persuaded by police officers dressed in civilian clothes to commit a crime, of which he was subsequently found guilty. "The Convention does not exclude the possibility of using anonymous informants at the stage of the investigation of a crime, when this is due to its specifics. Another thing is to use their testimony in court to prove their guilt." In this case, the Court found a violation of the right not to testify against himself, since the defendant's story, recorded by the informant on tape, did not have the spontaneous nature of a free story, but was dictated by the insistent questions of the informant, who repeated the conversation as a discussion about the murder. The informant's questions were in fact the equivalent of an interrogation, while the accused did not have the guarantees that are given during a formal interrogation. Although there was no direct coercion, there were all signs of psychological pressure, which affected the voluntary admission of the applicant to the commission of the crime. It follows from this Court decision that Article 6 of the Convention will be violated if the basis of the charge is based on evidence obtained by a police informant (police officers dressed in civilian clothes) in the interrogation chamber without signs of psychological pressure. The public interest cannot justify the testimony provoked as a result of the actions of the police in the course of the investigation.
Hence, it can be assumed that if the evidence obtained in the Texeira de Castro case had been received by the police informant from the applicant not in the interrogation chamber, then the Court's decision would have been different. It would also be useful to have a non-police informant for a positive outcome. The role of such a secret agent may well be suitable for a private investigator.
In this connection, we recall a similar case in which the author, being an anonymous informant of the police, performed the task of one of the divisions of the Ministry of Internal Affairs(2). For example, in one case, it was supposed to question persons who illegally distribute equipment for changing programs in slot machines. The use of such programs allowed a person with unimpeded access to the electronics of a gambling machine to reconfigure it in such a convenient way that in the end the "player" would be guaranteed to receive a large cash prize. The tactical goal was achieved as a result of the detective's representation by the buyer of counterfeit equipment. The meeting took place not in a prison cell, but on the street in the suspects ' car. The conversation was secretly recorded on audio and video media. As a result of the verification purchase, samples of counterfeit goods and evidence of their sale were obtained. Thus, the detective, fulfilling the instructions of law enforcement officers, successfully conducted a covert survey and carried out a verification purchase of an electronic device for modifying programs for slot machines. Subsequently, by his decision, the investigator "legalized" the evidence obtained by the detective at the stage of the preliminary investigation, which formed the basis of the prosecution.
The preamble of the Convention calls a similar technique of hidden polling " special»(1). The
use of such private investigation tactics of questioning is fully consistent with the spirit of the Convention, which means that it does not entail a violation of the principle of admissibility of evidence and may well be used in the activities of a private investigator.
In Ebbinge, Dec, the Court ruled literally as follows: "Having noted the characteristics of this interrogation technique and the way it was used in relation to the applicant, the Court considers that it is a new method from a psychological point of view and that it gives rise to criticism in the context of criminal investigations to the extent that, in seeking to create, through mental stimulation, an intimate environment between the suspect and the interrogators, it seems to seek to establish the optimal level of communication by which the interrogated person is encouraged, on the basis of, what it perceives as a trusting attitude, to reveal to the persons who interrogate it, in order to ease the soul with memories that present a psychological burden to it."
As for the cases in which the prosecution is based on the data of illegally made video recordings, the practice of the Court in the case of Perry vs.is of great interest for the activities of the detective. the United Kingdom. Here, the subject of controversy was the fact that the police secretly recorded the image of a witness on videotape in violation of national legislation. This videotape was used together with other evidence to convict the applicant of robbery. This evidence, although not the only one, played a significant role; it was to him that the domestic courts referred in support of proving the applicant's guilt in the robbery. While emphasizing the existence of a procedure for assessing the credibility of such evidence, the Court noted: "The use in court of evidence obtained without a proper legal basis or by illegal means will not always constitute a violation of the standards of fair procedure established by art. 6 of the Convention, if appropriate procedural safeguards are in place and the nature and source of the evidentiary material is not tainted, for example by coercion or provocation, which would make the reference to it in determining the charge unfair… Obtaining such information is more concerned with the responsibility of States parties under Article 8 of the Convention, which obliges due respect for privacy"(2). In article 8 of the Convention, "Personal life", we do not find an exact answer to the question of the possibility of law enforcement agencies to conduct illegal videotaping. However, in our judgments, we can be guided by the opinion that unauthorized (covert) surveillance carried out by a detective is nevertheless included in the concept of personal life and correspondence provided for in this norm.
Undoubtedly, illegal video surveillance, along with wiretapping and monitoring of correspondence, is a serious interference in the personal life of a citizen. However, this intervention may be necessary to prevent and prosecute crimes. The threat of a specific crime sometimes puts the detective in front of a difficult and risky question. On the one hand, the private investigator must take all reasonable measures to remove the threat posed by a criminal group that uses the most pretentious technology. Thus, the detective must be able to deal with these threats, secretly monitor criminal elements acting to the detriment of his client. On the other hand, the detective can not use covert surveillance, including special equipment, which he considers as appropriate.
The same clear answer regarding the right of the parties to use illegal wiretapping and, presumably, unauthorized control of correspondence, we find in the Khan case we mentioned earlier. Here, referring to the admissibility of evidence obtained illegally, namely, illegal wiretapping, the Court noted that " ... its task under article 19 of the Convention is to ensure that States parties comply with their obligations under the Convention.
In particular, it should not be aware of legal and factual errors committed by the domestic court, except in cases where they could infringe on the rights and freedoms protected by the Convention. Article 6 of the Convention guarantees the right to a fair trial, but it does not establish any rules on the admissibility of evidence as such; this is a matter for domestic law. The court should not rule in principle on the admissibility of certain types of evidence, such as evidence obtained illegally, as well as on the guilt of the applicant. It is necessary to find out whether the trial was generally fair, including how the evidence was obtained, which implies a consideration of the "illegality" in question, and in the case where another right protected by the Convention is affected, an investigation of the nature of this violation."
Illegally obtained evidence, namely wiretapping and monitoring of email messages, can never be accepted as admissible evidence. Such interference in private life will not be recognized by the Court, except in cases where this is provided for by law. Here we are talking about the production of operational search measures (telephone interception and control of correspondence) only on behalf of state bodies.
As additional conditions to avoid abuse, the rulings of Kruslin and Huvig in the Valenzuela Contreras case mention the following::
- determining the category of persons who may be subject to interference in their personal lives;
- the nature of the violations that can cause it (interference) ;
- conditions for conducting protocols with the recording of intercepted conversations;
- cautions to be taken to report fully and completely the recordings made in order to exercise possible control over the protection;
- circumstances in which the erasure or destruction of the said tapes can or should be carried out, especially after the termination of the case in court or acquittal.
We also add that the existence of a contract on confidential cooperation between the body authorized to carry out operational search activities and a private detective (see appendix) will allow the prosecution to count on a more favorable assessment of the Court for recognizing the procedure for collecting evidence as legitimate, unlike if the collection of such facts would take place without the participation of a detective.
Conclusion. Evidence from a detective, whether obtained under a contract with a lawyer or a contract with law enforcement agencies, can only be considered admissible by the European Court of Human Rights, even if the actual information was obtained in violation of domestic law, but under the following conditions::
1) evidence obtained by illegal means in criminal, administrative and commercial cases. The establishment of rules for the admissibility of evidence in civil cases is a task of domestic law;
2) the collection and presentation of evidence obtained in an illegal way was carried out only by a detective (private investigator);
3) if a private investigator acts on behalf of law enforcement agencies, for example, as a confidant, such interaction should be based on an agreement on confidential cooperation between the detective and the internal affairs body that checks the event of the crime;
4) if a private investigator acts on behalf of a lawyer, then the conduct of private detective activities in criminal cases must be authorized by the court;
5) when conducting private investigative activities, a detective cannot and does not have the right to present himself as a law enforcement officer;
6) when conducting private search activities, the detective may not use special technical means and ammunition of law enforcement officers;
7) when conducting an inquiry, the detective has no right to use psychological pressure;
8) when choosing a place for a secret interview, the detective gives the advantage of such a choice to the other party, and the meeting place should not be in prison;
9) "illegal" evidence obtained during the course of private investigation activities can only be obtained at the stage of pre-trial investigation;
10) evidence obtained by illegal means may be accepted by the Court if, in its entirety, the facts presented are sufficiently serious, accurate, their nature of origin is clear, and their evidentiary value relates to the circumstances of the case under consideration;
11) evidence obtained in an illegal way may be accepted by the Court as admissible if the applicant bases his defense on a set of other admissible evidence in addition to one "illegal" evidence.
Thus, when deciding on the use of illegally obtained evidence, the Court will consider the procedural guarantees, the quality of the evidence itself and its importance for a criminal conviction. It is hoped that in the light of the ever-increasing demands for the fairness of the judicial process, the practice of the ECHR will soon be supplemented with new cases, the decision on which will be made by the Court based on the evidence presented by Russian private detectives.
Inadmissible evidence of the injured party. On the right of a private investigator to submit evidence collected in an illegal way to the European Court of Human Rights.
Evidence, like legal facts, is primarily addressed to the conscious will of a person, and therefore the conditions for obtaining it may well be non-observable by a person. "What we call the certainty of fact (Gewissheit)," noted the German jurist F. K. Savenyi, " is based on such a multitude of individual elements, in their totality belonging only to an individual case, that it is impossible to establish general scientific laws for it at all»(1). This does not mean, however, that there cannot be some generally accepted rules or legal grounds for evaluating evidence in a trial.
It is known that in order to give the validity of admissibility, evidence needs special procedural provisions or rules. The evidence collected by the detective often does not rest on the procedure, and his arguments are often perceived by the court as a purely personal prejudice of the person. This precarious position of the procedural perception of the detective is a consequence of the opportunity given to him to use only potentially significant, relevant information(2) and not because the sources of the private investigator are not trustworthy, but because the tactics of private investigation used to collect information are sometimes beyond the permissible risk or at the edge of the law. For this reason, the detective is forced to hide both the source and the method by which the facts were discovered.
Of course, in this state of affairs, there can be no question of giving the collected facts the status of permissible. Still, it is necessary in some way to allow the detective to present such evidence to the court, since the right to a fair trial cannot be excluded, and the information of the detective can no longer remain a "dead letter" in modern law.
In this article, the author tried to:
1) give a characterization of inadmissible evidence;
2) based on the practice of applying the principle of fair trial by the European Court of Human Rights, to justify the possibility and legality of the collection and presentation of evidence to the Court by private detectives;
3) propose a list of grounds for presenting evidence collected illegally to the Court.
1. What is the admissibility of evidence? Every time a detective discovers an actual circumstance that is important for the purposes of fair justice, it is from this moment that a conflict of interests arises: dynamic, on the one hand, when the detective's interest is directed to actively search for evidence of the harm caused to his client, and, on the other hand, static, when the prosecution uses the tacit right granted to it to guarantee its evidence to the court. The actions of the prosecution in this case, rather, resemble a silent offender who resorts to such a technique out of a desire not to aggravate his situation. It would seem that if one of the parties persists in its silence, the conclusion drawn from here against it is as natural as it is legitimate. But in reality, the opposite is true. Silence becomes synonymous with the triumph of ignorance and impunity.
The conflict of these interests causes the establishment of appropriate rules that determine how the use of the interests of the detective in the interests of the offender should be limited. The legislator's thought is clear. The detective's client, if he is the victim, plays such an important role in the whole case that his testimony requires careful evaluation. This assessment in many cases may lead to the conclusion that his testimony should be considered by the court as not worthy of attention. Therefore, we can say that the general consequence of the court ignoring the factual information provided by the detective is following the interests of only the prosecution or the offender. In order to remove the harmful imbalance between the interests of the parties, it will be useful, while maintaining the general provisions of the tactics of the parties (dynamic and static), to find out exactly how it is possible to regulate the interests arising from the presentation of evidence while following the principle of justice.
Evidence is necessary for the achievement of certain goals of justice; the detective is prompted to collect it by the interests of his client, constrained by the dictates of legal norms. The analysis of Articles 74, 75 of the Criminal Code of the Russian Federation allows us to identify the main conditions for the admissibility of evidence: factual information obtained from a reliably established source by an authorized person in a lawful way. It seems that if all the evidence was collected under such most complete conditions, it would not be possible to follow the legal framework. Therefore, the first means to ensure the real procedural interests of the detective is to violate the established archaic principles that do not achieve their goal. The consequences of excluding at least one of the three conditions of admissibility will allow the victim or the detective presenting evidence in the interests of the victim to offer the court a new legal fact. Otherwise, the triad of admissibility, no matter how academic its structure may look, without the actual support of the detective's evidence – is a fragile material for a fair trial.
In support of this argument, we will give an example of a very significant trial that took place on December 31, 2010, in the case of an administrative offense against a resident of Moscow, N. Tsov(1). During the trial, it became clear that N-tsov, walking along the street, near which a rally of citizens was held, was detained for refusing to comply with the legal requirements of police officers. Such an act in modern Russia is an administrative offense and in accordance with Part 1 of Article 19.3 of the Administrative Code of the Russian Federation is punishable by arrest for up to 15 days. Later it turned out that on behalf of the body that drew up the report on an administrative offense against N-tsov, the prosecution was supported by completely different persons who did not participate in the detention. This false fact was testified by several citizens presented by the defense, as well as many photos and videos from independent witnesses of the detention. However, arguing that there is no reason not to trust the testimony of law enforcement officials, Judge B-va considered the defense evidence inadmissible and sided with the prosecution. N-tsov was found guilty and was sentenced to 15 days of administrative detention. It would seem that on the formal side, the accused does not have to prove anything, but the reality is that he (the accused) is actually transferred by force of circumstances to the entire duty to prove the absence of the event of the crime.
It is clear that, without accepting fair arguments of innocence, it would be easiest for the court to formally follow the norms of the law that require a citizen to dare to go where the eyes of the main ally of the prosecution – a police officer-are not directed. And if the court has no reason to distrust an employee of the law enforcement system, then there can be no reason to trust the evidence of a violator of public order – this is the logic of modern fair justice.
Factual information is transformed by the court into admissible evidence, not because the source presented has received information in accordance with the law, but because every fair proof comes closest to the nature of things. Just as formalism is contrary to the laws of nature, so formal conditions for the collection and presentation of evidence to the court should not be considered an unfair requirement for a detective.
2. Inadmissible evidence may take several forms. First, there is the distinction between nullitas and rescissibilitas. Nullity is an impermissibility that occurs by itself due to the absence of one, two or three of the conditions for presenting evidence. Thus, in some cases, a photocopy of a document that is not supported by its original is not admissible evidence, although both parties would like it to be recognized. For example, a few months ago we managed to obtain photocopies of marriage certificates and their dissolution between a South African citizen and a Russian citizen. The court did not attach this document to the case, as it considered that it was received by an improper person and in violation of the established procedure. Less often in practice there are cases when the evidence, on the one hand, cannot be recognized by the court as admissible, but, on the other hand, due to its source or the spirit of the law, it is more convincing than insignificant evidence, and less convincing than admissible evidence. For example, a dictaphone recording or video recording made by a detective cannot be recognized by a court as admissible evidence due to the fact that the other party was not informed in time about the production of such a recording.
Then, insignificant proofs are also absolute and relative. Absolute nullity lies in the fact that a legal fact is considered, of course, non-existent, as, for example, the verbal statement of one person that the first sold a private house or garage to the second, from which he now demands from the court to return it. On the contrary, relative nullity consists in the invalidity of only one or two conditions of admissibility. For example, failure to comply with a simple written form of the transaction deprives the injured party of the right to refer to the terms of the transaction, but still does not deprive it of the right to provide written and other evidence.
It may also happen that the missing validity condition is later restored. In this case, the termination of nullity is accompanied by the recognition of the former state of the evidence in an acceptable form.
Such restoration of the violated admissibility is performed only by the injured party or the court and may consist either in the court's recognition of the fact as admissible evidence, or in the commission of the obligation to follow all three conditions of admissibility, entrusting the legal right to collect evidence to the detective. To a certain extent, every refusal to admit a formally insignificant or disputable proof is followed by an exorbitant harm directed only towards the victim. This is, first, the resentment that the victim feels from insecurity; secondly, it is the undermining of the most important of the principles of legal proceedings-the fairness of the trial, which occurs every time you try to ignore the interests of the injured party. With the increasing influence of the norms of international law on the State power of an individual State, the efforts made to ensure fair and equal access of a citizen to justice are increasingly replacing the political goals of the nomenclature and replacing them with the private interest of an individual citizen. It must be recognized that in national law the scope of application of the principles of admissibility of evidence is still determined not by the general principles of international law, but by the changing private considerations of the political elite. Of course, as a general rule, the establishment of such unfavorable conditions for the injured party to collect and present legally significant facts does not eliminate its ability to conclude a contract with a professional private investigator and thus collect the missing evidence. Thus, in the case of minor injury to health or insult, when the identity of the accused cannot be established, the information of the victim about the criminal and his alleged address of residence, the court cannot take into account, since the victim cannot provide the court with the identity documents of the offender. The detective, of course, can try to identify the villain. But the circumstances may develop in such a way that the recognition of inadmissible evidence was not the result of the fact that the guilty person was identified by a detective in the course of illegal surveillance and photographing from the point of view of the law, but because of the inability of a private investigator to present to the court the results of private search activities. The existence of such seemingly "spineless" rules for the collection and presentation of evidence by the injured party requires further study. In fact, the established procedure for determining admissibility determines the rights of the authorities.
The current structure of the court has already provided the expression of the will of the strongest in advance and probably will not be able to prevent malicious actions against the weak victim. Apparently, this circumstance explains the abundance of sentences with an accusatory bias. But it is impossible to achieve absolute disregard of the information obtained, even in violation of national legislation, since the courts are still represented by individual people, and not by a single automated prosecution system.
Make the organization of the collection and presentation of evidence more vital, more mobile, more applicable to the conditions of competition, and at the same time you will certainly give the citizen the opportunity to clearly express his right to fair justice. At present, this is already being realized. Now there is an increasing need to attract evidence from secret informants, and the practice of the European Court of Human Rights (ECHR, Court) for the first time guarantees a valid fair and equal justice through the right of a citizen to collect and present evidence by means and means available to him.
3. It is fair to note that the practice of the ECHR is still ambiguous with regard to the involvement of secret informants (detectives) to present them with the collected evidence. Nevertheless, a good reason to discuss this topic is provided by one of the Court's decisions that directly addresses just this problem(1). Later we will return to the circumstances in this case (Khan), but for now we will focus on a number of practical precedents that will help to understand the principle by which the Court allows the presentation of inadmissible evidence.
According to the general rule of the European Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms (hereinafter referred to as the Convention), the procedure of proof is not regulated in any way. "The Court cannot rule out, in principle and in abstracto, the admissibility of such evidence obtained without complying with the requirements of national law. Domestic courts should evaluate the evidence they have received and the relevance of the evidence presented by the party. Nevertheless, the Court's task is to determine whether the trial was generally fair under article 6, paragraph 1, including how the evidence was obtained»(2).
In Schenk vs. Switzerland the applicant hired a hitman to kill his wife. The killer reported this to the police and later recorded his phone conversation with the applicant on tape. The recording of the conversation was not authorized by the judge, and therefore, from the point of view of national law, was illegal. Despite the inadmissibility of the evidence obtained, the applicant was convicted. The European Court decided that the inclusion of illegally obtained evidence in the evidence base does not contradict art. 6 of the Convention: "The Court <...> cannot rule out in principle and in abstracto the admissibility of such unlawfully obtained evidence." His refusal to exclude the audio recording from the evidence was due to the fact that the recording was not the only evidence on which the verdict was based. It follows from this Court decision that Article 6 of the Convention will not be violated if the basis of the charge, in addition to one "illegal" evidence, is based on a variety of other admissible evidence. For the purposes of a fair trial, the prosecution cannot be based solely on illegally obtained evidence.
In the case of Texeira de Castro (1), it was also a question of using evidence obtained in violation of Article 8 of the Convention, namely, audio recordings of a hidden interview, in criminal proceedings against the applicants. However, this case was different from Schenk vs. Switzerland, in which the police used secret informants at the stage of the investigation of the crime. In the present case, the applicant, who has no criminal record, was persuaded by police officers dressed in civilian clothes to commit a crime, of which he was subsequently found guilty. "The Convention does not exclude the possibility of using anonymous informants at the stage of the investigation of a crime, when this is due to its specifics. Another thing is to use their testimony in court to prove their guilt." In this case, the Court found a violation of the right not to testify against himself, since the defendant's story, recorded by the informant on tape, did not have the spontaneous nature of a free story, but was dictated by the insistent questions of the informant, who repeated the conversation as a discussion about the murder. The informant's questions were in fact the equivalent of an interrogation, while the accused did not have the guarantees that are given during a formal interrogation. Although there was no direct coercion, there were all signs of psychological pressure, which affected the voluntary admission of the applicant to the commission of the crime. It follows from this Court decision that Article 6 of the Convention will be violated if the basis of the charge is based on evidence obtained by a police informant (police officers dressed in civilian clothes) in the interrogation chamber without signs of psychological pressure. The public interest cannot justify the testimony provoked as a result of the actions of the police in the course of the investigation.
Hence, it can be assumed that if the evidence obtained in the Texeira de Castro case had been received by the police informant from the applicant not in the interrogation chamber, then the Court's decision would have been different. It would also be useful to have a non-police informant for a positive outcome. The role of such a secret agent may well be suitable for a private investigator.
In this connection, we recall a similar case in which the author, being an anonymous informant of the police, performed the task of one of the divisions of the Ministry of Internal Affairs(2). For example, in one case, it was supposed to question persons who illegally distribute equipment for changing programs in slot machines. The use of such programs allowed a person with unimpeded access to the electronics of a gambling machine to reconfigure it in such a convenient way that in the end the "player" would be guaranteed to receive a large cash prize. The tactical goal was achieved as a result of the detective's representation by the buyer of counterfeit equipment. The meeting took place not in a prison cell, but on the street in the suspects ' car. The conversation was secretly recorded on audio and video media. As a result of the verification purchase, samples of counterfeit goods and evidence of their sale were obtained. Thus, the detective, fulfilling the instructions of law enforcement officers, successfully conducted a covert survey and carried out a verification purchase of an electronic device for modifying programs for slot machines. Subsequently, by his decision, the investigator "legalized" the evidence obtained by the detective at the stage of the preliminary investigation, which formed the basis of the prosecution.
The preamble of the Convention calls a similar technique of hidden polling " special»(1). The
use of such private investigation tactics of questioning is fully consistent with the spirit of the Convention, which means that it does not entail a violation of the principle of admissibility of evidence and may well be used in the activities of a private investigator.
In Ebbinge, Dec, the Court ruled literally as follows: "Having noted the characteristics of this interrogation technique and the way it was used in relation to the applicant, the Court considers that it is a new method from a psychological point of view and that it gives rise to criticism in the context of criminal investigations to the extent that, in seeking to create, through mental stimulation, an intimate environment between the suspect and the interrogators, it seems to seek to establish the optimal level of communication by which the interrogated person is encouraged, on the basis of, what it perceives as a trusting attitude, to reveal to the persons who interrogate it, in order to ease the soul with memories that present a psychological burden to it."
As for the cases in which the prosecution is based on the data of illegally made video recordings, the practice of the Court in the case of Perry vs.is of great interest for the activities of the detective. the United Kingdom. Here, the subject of controversy was the fact that the police secretly recorded the image of a witness on videotape in violation of national legislation. This videotape was used together with other evidence to convict the applicant of robbery. This evidence, although not the only one, played a significant role; it was to him that the domestic courts referred in support of proving the applicant's guilt in the robbery. While emphasizing the existence of a procedure for assessing the credibility of such evidence, the Court noted: "The use in court of evidence obtained without a proper legal basis or by illegal means will not always constitute a violation of the standards of fair procedure established by art. 6 of the Convention, if appropriate procedural safeguards are in place and the nature and source of the evidentiary material is not tainted, for example by coercion or provocation, which would make the reference to it in determining the charge unfair… Obtaining such information is more concerned with the responsibility of States parties under Article 8 of the Convention, which obliges due respect for privacy"(2). In article 8 of the Convention, "Personal life", we do not find an exact answer to the question of the possibility of law enforcement agencies to conduct illegal videotaping. However, in our judgments, we can be guided by the opinion that unauthorized (covert) surveillance carried out by a detective is nevertheless included in the concept of personal life and correspondence provided for in this norm.
Undoubtedly, illegal video surveillance, along with wiretapping and monitoring of correspondence, is a serious interference in the personal life of a citizen. However, this intervention may be necessary to prevent and prosecute crimes. The threat of a specific crime sometimes puts the detective in front of a difficult and risky question. On the one hand, the private investigator must take all reasonable measures to remove the threat posed by a criminal group that uses the most pretentious technology. Thus, the detective must be able to deal with these threats, secretly monitor criminal elements acting to the detriment of his client. On the other hand, the detective can not use covert surveillance, including special equipment, which he considers as appropriate.
The same clear answer regarding the right of the parties to use illegal wiretapping and, presumably, unauthorized control of correspondence, we find in the Khan case we mentioned earlier. Here, referring to the admissibility of evidence obtained illegally, namely, illegal wiretapping, the Court noted that " ... its task under article 19 of the Convention is to ensure that States parties comply with their obligations under the Convention.
In particular, it should not be aware of legal and factual errors committed by the domestic court, except in cases where they could infringe on the rights and freedoms protected by the Convention. Article 6 of the Convention guarantees the right to a fair trial, but it does not establish any rules on the admissibility of evidence as such; this is a matter for domestic law. The court should not rule in principle on the admissibility of certain types of evidence, such as evidence obtained illegally, as well as on the guilt of the applicant. It is necessary to find out whether the trial was generally fair, including how the evidence was obtained, which implies a consideration of the "illegality" in question, and in the case where another right protected by the Convention is affected, an investigation of the nature of this violation."
Illegally obtained evidence, namely wiretapping and monitoring of email messages, can never be accepted as admissible evidence. Such interference in private life will not be recognized by the Court, except in cases where this is provided for by law. Here we are talking about the production of operational search measures (telephone interception and control of correspondence) only on behalf of state bodies.
As additional conditions to avoid abuse, the rulings of Kruslin and Huvig in the Valenzuela Contreras case mention the following::
- determining the category of persons who may be subject to interference in their personal lives;
- the nature of the violations that can cause it (interference) ;
- conditions for conducting protocols with the recording of intercepted conversations;
- cautions to be taken to report fully and completely the recordings made in order to exercise possible control over the protection;
- circumstances in which the erasure or destruction of the said tapes can or should be carried out, especially after the termination of the case in court or acquittal.
We also add that the existence of a contract on confidential cooperation between the body authorized to carry out operational search activities and a private detective (see appendix) will allow the prosecution to count on a more favorable assessment of the Court for recognizing the procedure for collecting evidence as legitimate, unlike if the collection of such facts would take place without the participation of a detective.
Conclusion. Evidence from a detective, whether obtained under a contract with a lawyer or a contract with law enforcement agencies, can only be considered admissible by the European Court of Human Rights, even if the actual information was obtained in violation of domestic law, but under the following conditions::
1) evidence obtained by illegal means in criminal, administrative and commercial cases. The establishment of rules for the admissibility of evidence in civil cases is a task of domestic law;
2) the collection and presentation of evidence obtained in an illegal way was carried out only by a detective (private investigator);
3) if a private investigator acts on behalf of law enforcement agencies, for example, as a confidant, such interaction should be based on an agreement on confidential cooperation between the detective and the internal affairs body that checks the event of the crime;
4) if a private investigator acts on behalf of a lawyer, then the conduct of private detective activities in criminal cases must be authorized by the court;
5) when conducting private investigative activities, a detective cannot and does not have the right to present himself as a law enforcement officer;
6) when conducting private search activities, the detective may not use special technical means and ammunition of law enforcement officers;
7) when conducting an inquiry, the detective has no right to use psychological pressure;
8) when choosing a place for a secret interview, the detective gives the advantage of such a choice to the other party, and the meeting place should not be in prison;
9) "illegal" evidence obtained during the course of private investigation activities can only be obtained at the stage of pre-trial investigation;
10) evidence obtained by illegal means may be accepted by the Court if, in its entirety, the facts presented are sufficiently serious, accurate, their nature of origin is clear, and their evidentiary value relates to the circumstances of the case under consideration;
11) evidence obtained in an illegal way may be accepted by the Court as admissible if the applicant bases his defense on a set of other admissible evidence in addition to one "illegal" evidence.
Thus, when deciding on the use of illegally obtained evidence, the Court will consider the procedural guarantees, the quality of the evidence itself and its importance for a criminal conviction. It is hoped that in the light of the ever-increasing demands for the fairness of the judicial process, the practice of the ECHR will soon be supplemented with new cases, the decision on which will be made by the Court based on the evidence presented by Russian private detectives.
Original message
Недопустимые доказательства потерпевшей стороны. О праве частного детектива представлять доказательства, собранные незаконным способом, в Европейский суд по правам человека.
Доказательства, как и юридические факты, обращены прежде всего к сознательной воле человека, и поэтому условия их получения вполне могут быть человеком несоблюдаемы. «То, что мы называем достоверностью факта (Gewissheit), – отмечал немецкий правовед Ф.К. Савеньи, – опирается на таком множестве отдельных, в своей совокупности только индивидуальному случаю принадлежащих элементов, что для нее вовсе нельзя установить общих научных законов»(1). Это не означает, однако, что не может быть неких общепризнанных правил или юридических оснований для оценки доказательств в судебном процессе.
Известно, что для придания силы допустимости доказательства нуждаются в особых процедурных обеспечениях или правилах. Доказательства же, собираемые детективом, часто покоятся не на процедуре, а его доводы часто воспринимаются судом как сугубо личное предубеждение человека. Такое зыбкое положение процессуального восприятия детектива есть следствие предоставленной ему возможности пользования только потенциально значимой, актуальной информацией(2) и не потому, что источники частного сыщика не заслуживают доверия, а в силу того, что применяемая тактика частного сыска по сбору информации порой находится за гранью допустимого риска или на острие закона. По этой причине детектив вынужден скрывать и источник, и способ, с помощью которых факты были обнаружены.
Разумеется, при таком положении дел не может идти ни какой речи о придании собранным фактам статуса допустимых. И все же необходимо каким-нибудь образом позволить детективу представлять такие доказательства в суд, поскольку право на справедливое судебное разбирательство не может быть исключено, а сведения сыщика не могут более оставаться «мертвою буквой» в современном праве.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах. – Тула, 2000. – С. 443.
2 Криони А.Е. Информационно-аналитическое обеспечение деятельности частного детектива // Советник юриста. – 2010. – № 8. – С. 3.
--------------------------------------------------------------------------------
В настоящей статье автор попытался:
1) дать характеристику недопустимым доказательствам;
2) основываясь на практике применения принципа справедливого судопроизводства Европейским судом по правам человека, обосновать возможность и законность собирания и представления доказательств Суду частными сыщиками;
3) предложить перечень оснований представления доказательств, собранных незаконным способом, Суду.
1. В чем же заключается допустимость доказательств? Каждый раз, когда детектив обнаруживает фактическое обстоятельство, имеющее значение для целей справедливого правосудия, именно с этого момента возникает противостояние интересов: динамическое, с одной стороны, когда интерес детектива направлен на активный поиск доказательства причиненного его заказчику вреда, и, с другой стороны, статическое, когда обвинение пользуется предоставленным ему негласным правом гарантированно представлять суду свои доказательства. Действия стороны обвинения в этом случае, скорее, напоминают молчаливого правонарушителя, который прибегает к подобному приему из-за желания не усугубить свое положение. Казалось бы, если одна из сторон будет упорствовать в своем молчании, то заключение, выводимое отсюда против него, так же естественно, как и законно. Но в действительности все наоборот. Молчание становится синонимом торжества невежества и безнаказанности.
Столкновение этих интересов вызывает установление соответствующих правил, определяющих, как должно быть ограничено применение интересов детектива в интересах правонарушителя. Мысль законодателя понятна. Клиент детектива, если он потерпевший, играет такую важную роль во всем деле, что его показания требуют внимательной оценки. Эта оценка во многих случаях может привести к выводу о том, что показание его должно быть признано судом не заслуживающим внимания. Поэтому можно сказать, что общее последствие игнорирования судом представляемых от детектива фактических сведений есть следование интересам только стороны обвинения или правонарушителя. Для того чтобы убрать вредный дисбаланс между интересами сторон, будет полезным при сохранении общих положений тактики сторон (динамической и статической) выяснить, как же именно возможно отрегулировать возникающие из представления доказательств интересы при следовании принципу справедливости.
Доказательства необходимы для достижения известных целей правосудия; к их сбору детектива побуждают интересы его клиента, стесненные велениями правовых норм. Анализ ст. 74, 75 УК РФ позволяет выделить основные условия допустимости доказательств: фактические сведения, полученные из достоверно установленного источника уполномоченным лицом правомерным способом. Думается, если бы все доказательства собирались именно при таких наиболее полных условиях, не было бы возможности следовать установленным законом рамкам. Поэтому первое средство обеспечить действительные процессуальные интересы детектива – это нарушить устоявшиеся архаичные принципы, не достигающие своей цели. Последствия исключения хотя бы одного из трех условий допустимости позволят потерпевшему или детективу, представляющему доказательства в интересах потерпевшего, предложить суду новый юридический факт. В противном случае триада допустимости, как бы академичным не выглядело ее строение, без фактической опоры на доказательства детектива – непрочный материал для справедливого судебного решения.
В подтверждение данного довода приведем пример очень показательного судебного разбирательства, имевшего место 31 декабря 2010 г., по делу об административном правонарушении в отношении жителя г. Москвы Н-цова(1). В ходе судебного разбирательства выяснилось, что Н-цов, прогуливаясь по улице, рядом с которой проводился митинг граждан, был задержан за отказ выполнить законные требования сотрудников милиции. Такое деяние в современной России является административным правонарушением и в соответствии с ч. 1 ст. 19.3 КоАП РФ наказывается арестом на срок до 15 суток. Позднее выяснилось, что от имени органа, составившего в отношении Н-цова протокол об административном правонарушении, обвинение поддерживали совершенно другие лица, которые не участвовали в задержании. Об этом подложном факте свидетельствовали представленные стороной защиты несколько граждан, а также множество фото- и видеоматериалов от независимых свидетелей задержания. Однако, мотивируя тем, что нет оснований не доверять показаниям работников правоохранительных органов, судья Б-ва посчитала доказательства защиты недопустимыми и встала на сторону обвинения. Н-цов был признан виновным, и ему было назначено наказание в виде 15 суток административного ареста. Казалось бы, с формальной стороны обвиняемый ничего не должен доказывать, но действительность такова, что на него (на обвиняемого) фактически силой обстоятельств перемещается вся обязанность доказывать отсутствие события преступления.
Понятно, что, не принимая справедливые доводы в невиновности, для суда было бы легче всего формально следовать нормам закона, требующим, чтобы гражданин посмел ходить там, куда не направлен взгляд главного союзника обвинения – сотрудника милиции. И если суд не имеет оснований недоверять работнику правоохранительной системы, то и не может быть оснований доверять доказательствам нарушителя общественного порядка – вот логика современного справедливого правосудия.
Фактические сведения преобразуются судом в допустимые доказательства не потому, что представляемый их источник получил сведения в соответствии с законом, а потому, что всякое справедливое доказательство ближе всего подходит к природе вещей. Как формализм противоречит законам природы, так и формальные условия сбора и представления доказательств суду не должны рассматриваться как несправедливое требование к детективу.
2. Недопустимые доказательства могут иметь несколько форм. Различают, вопервых, собственно ничтожность (nullitas) и спорность (rescissibilitas). Ничтожность есть недопустимость, наступающая сама собой в силу отсутствия одного, двух или трех из условий представления доказательства. Так, в некоторых случая ксерокопия документа, не подкрепленная его оригиналом, не является допустимым доказательством, хотя обе стороны желали бы его признания. Например, несколько месяцев назад нам удалось получить ксерокопии свидетельств о заключении брака и его расторжении между гражданином ЮАР и гражданкой РФ. Суд не приобщил данный документ к делу, так как посчитал, что тот получен ненадлежащим лицом и в нарушение установленного порядка. Реже в практике встречаются случаи, когда доказательство, с одной стороны, не может быть признано судом допустимым, но, с другой стороны, в силу своего источника или духа закона носит более убедительный характер, чем ничтожное доказательство, и менее убедительный, чем допустимое доказательство.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Постановление мирового суда судебного участка № 369 Тверского района г. Москвы от 2 января 2011 г.
--------------------------------------------------------------------------------
Например, диктофонная запись или видеосъемка, сделанные детективом, не могут быть признаны судом допустимым доказательством в силу того, что другая сторона не была вовремя проинформирована о производстве такой записи.
Затем, ничтожные доказательства бывают также абсолютными и относительными. Абсолютная ничтожность заключается в том, что юридический факт считается, безусловно, не существующим, как, например, словесное утверждение одного человека о том, что первый продал частный дом или гараж второму, с которого теперь и требует у суда его вернуть. Напротив, относительная ничтожность заключается в недействительности только одного или двух условий допустимости. Например, несоблюдение простой письменной формы сделки лишает потерпевшую сторону права ссылаться на условия сделки, но все же не лишает ее права приводить письменные и другие доказательства.
Может произойти и так, что впоследствии недостающее условие допустимости будет восстановлено. В таком случае прекращение ничтожности сопровождается признанием прежнего состояния доказательства в допустимую форму. Такое восстановление нарушенной допустимости совершается только потерпевшей стороной или судом и может заключаться или в признании судом факта допустимым доказательством, или в совершении обязанности следовать всем трем условиям допустимости, поручив законное право собирать доказательства детективу.
В известной степени за каждым отказом признать допустимым формально ничтожное или спорное доказательство следует непомерный вред, направленный только в сторону потерпевшего. Это, во-первых, та обида, которую чувствует потерпевший от незащищенности; во-вторых, это тот подрыв важнейшего из принципов судопроизводства – справедливости судебного разбирательства, который наступает каждый раз при попытке игнорировать интересы потерпевшей стороны.
С усилением влияния действия норм международного права на государственную власть отдельного государства прилагаемые усилия, направленные на справедливый и равноправный доступ гражданина к правосудию, все более вытесняют политические цели номенклатуры и заменяют их частным интересом отдельного гражданина. Необходимо признать, что в национальном праве сфера применения принципов допустимости доказательств определяется все еще не общими принципами международного права, а изменчивыми частными соображениями политической элиты.
Конечно, по общему правилу, установление таких невыгодных для потерпевшей стороны условий по сбору и представлению юридически значимых фактов не устраняет ее возможности заключить договор с профессионалом частного сыска и таким способом собрать недостающие доказательства. Так, в случае причинения легкого вреда здоровью или нанесения оскорбления, когда личность обвиняемого не может быть установлена, сведения потерпевшего о преступнике и его предполагаемом адресе проживания суд не может принять во внимание, поскольку потерпевший не может предоставить суду удостоверяющие личность документы обидчика. Детектив, конечно, может попытаться установить личность злодея. Но обстоятельства могут сложиться таким образом, что признание недопустимым доказательством явилось следствием не того, что виновный был установлен детективом в ходе незаконного с точки зрения закона наружного наблюдения и фотографирования, а из-за невозможности частного сыщика представлять суду результаты частнорозыскных мероприятий.
Существование таких как бы «бесхребетных» норм по сбору и представлению доказательств потерпевшей стороной требует дополнительного изучения. По сути, сформировавшаяся процедура определения допустимости определяет права власти.
Нынешнее устройство суда уже наперед обеспечило выражение воли сильнейшего и, вероятно, не сможет предупредить злонамеренные действия в отношении слабого потерпевшего. По-видимому, именно этим обстоятельством объясняется изобилие приговоров с обвинительным уклоном. Но абсолютного игнорирования сведений, полученных пусть и с нарушением национального законодательства, достигнуть невозможно, так как суды все же представлены отдельными людьми, а не единой автоматизированной системой обвинения.
Сделайте организацию сбора и представления доказательств более жизненной, подвижной, более применимой к условиям состязательности, и вместе с тем вы обязательно дадите возможность гражданину достаточно ясно выразить свое право на справедливое правосудие. В настоящее время это уже осознается. Теперь все более возрастает необходимость привлекать доказательства от тайных осведомителей и практика Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ, Суд) впервые дает гарантии действительного справедливого равного правосудия через право гражданина собирать и представлять доказательства доступными ему способами и средствами.
3. Справедливо отметить, что практика ЕСПЧ все еще неоднозначна в отношении привлечения негласных осведомителей (детективов) для представления ими собранных доказательств. Тем не менее хороший повод обсудить эту тему дает одно из решений Суда, напрямую касающееся как раз этой проблемы(1). Позднее мы еще вернемся к обстоятельствам по этому делу (Khan), а пока остановимся на ряде практических прецедентов, которые помогут понять принцип, по которому Суд допускает представление недопустимых доказательств.
По общему правилу Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция), порядок доказывания никак не регулируется. «Суд не может исключить принципиально и in abstracto приемлемость такого рода доказательств, полученных без соблюдения предписаний национального права. Внутренним судам следует оценивать полученные ими доказательства и отношение к делу доказательств, представляемых стороной. Тем не менее задача Суда состоит в выяснении того, было ли судебное разбирательство в целом справедливым согласно п. 1 ст. 6, включая и то, как были получены доказательства»(2).
В деле Schenk vs. Switzerland заявитель нанял киллера для убийства своей жены. Киллер сообщил об этом полиции и в дальнейшем записал свой телефонный разговор с заявителем на пленку. Запись разговора не была санкционирована судьей, и поэтому с точки зрения национального права была незаконной. Несмотря на недопустимость полученного доказательства, заявитель был осужден. Европейский суд решил, что включение в доказательственную базу незаконно полученного доказательства не противоречит ст. 6 Конвенции: «Суд <…> не может исключить принципиально и in abstracto приемлемость такого рода незаконно полученных доказательств».
--------------------------------------------------------------------------------
1 Де Сальвиа М. Прецеденты Европейского суда по правам человека. Руководящие принципы судебной практики, относящиеся к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Судебная практика с 1960 по 2002 г. – СПб. : Юридический центр Пресс, 2004. – С. 414.
2 Там же. – С. 413.
--------------------------------------------------------------------------------
Свой отказ исключить аудиозапись из числа доказательств был связан с тем, что запись была не единственным доказательством, на котором был построен приговор. Из данного решения Суда следует, что ст. 6 Конвенции не будет нарушена, если в основу обвинения, кроме одного «незаконного» доказательства, будет положено множество других допустимых доказательств. Для целей справедливого судопроизводства обвинение не может базироваться исключительно на незаконно полученных доказательствах.
В деле Texeira de Castro(1) точно так же шла речь об использовании в уголовном процессе против заявителей доказательств, добытых с нарушением ст. 8 Конвенции, а именно аудиозаписей скрытого опроса. Однако это дело отличалось от дела Schenk vs. Switzerland, в котором полиция использовала тайных осведомителей на стадии расследования преступления. В данном деле заявитель, не имеющий судимости, склоненный полицейскими, одетыми в гражданскую одежду, к совершению преступления, в чем он впоследствии был признан виновным. «Конвенция не исключает возможности использования анонимных информаторов на стадии расследования преступления, когда это обусловлено его спецификой. Другое дело – использование их показаний в суде для доказательства вины». В этом деле Суд нашел нарушение права не свидетельствовать против себя, поскольку рассказ обвиняемого, записанный информатором на пленку, не имел спонтанного характера свободного рассказа, а был продиктован настойчивыми вопросами информатора, повторившего разговор как дискуссию об убийстве. Вопросы информатора были фактически эквивалентом допроса, в то же время у обвиняемого не было гарантий, которые даются во время формального допроса. Хотя прямого принуждения не было, но были все признаки психологического давления, которое повлияло на добровольность признания заявителя в совершении преступления. Из данного решения Суда следует, что ст. 6 Конвенции будет нарушена, если в основу обвинения будут положены свидетельства, полученные информатором полиции (полицейскими, одетыми в гражданскую одежду) в камере допроса без признаков психологического давления. Общественный интерес не может оправдать свидетельских показаний, спровоцированных в результате действий полиции в ходе расследования.
Отсюда можно сделать предположение, что если бы свидетельства, полученные по делу Texeira de Castro, информатор полиции получил от заявителя не в камере допроса, тогда решение Суда было бы другим. Для положительного исхода дела было бы также полезным иметь информатора не из числа полиции. На роль такого секретного агента вполне может подходить частный сыщик.
В связи с этим вспоминается аналогичный случай, в котором автор, будучи анонимным информатором милиции, выполнял задание одного из подразделений МВД(2). Так, по одному делу предполагалось провести расспрос лиц, незаконно распространяющих оборудование для изменения программ в игровых автоматах. Использование таких программ позволяло лицу, имеющему беспрепятственный доступ к электронике игорного автомата, перенастроить его таким удобным способом, чтобы в итоге «игрок» гарантированно получил бы крупный денежный выигрыш. Тактическая цель была достигнута в результате представления детектива покупателем контрафактного оборудования.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Де Сальвиа М. Указ. соч. – С. 410.
2 Любые совпадения случайны.
--------------------------------------------------------------------------------
Встреча происходила не в тюремной камере, а на улице в автомобиле подозреваемых. Разговор скрытно записывался на аудио- и видеоносители. В результате проверочной закупки были получены образцы контрафактного товара и доказательства его продажи. Таким образом, детектив, выполняя поручение сотрудников правоохранительных органов, успешно произвел скрытый опрос и осуществил проверочную закупку электронного устройства по модифицированию программ для игровых автоматов. В последующем своим постановлением следователь «легализовал» полученные детективом доказательства на стадии предварительного расследования, которые и легли в основу обвинения.
Преамбула Конвенции похожую технику скрытого опроса называет «особой»(1).
Применение подобной частнорозыскной тактики расспроса полностью соответствует духу Конвенции, а значит, не влечет нарушения принципа допустимости доказательства и вполне может быть использована в деятельности частного сыщика.
В деле Ebbinge, Dec Суд постановил буквально следующее: «Отметив характерные черты этой техники допроса и то, как она использовалась в отношении заявителя, Суд считает, что речь идет о новейшем методе с психологической точки зрения и что он дает повод к критике в контексте уголовного следствия в той мере, в какой, стремясь создать, через умственное стимулирование, интимную обстановку между подозреваемым и лицами, производящими допрос, он, по-видимому, стремится установить оптимальный уровень коммуникации, в силу которого допрашиваемое лицо побуждается, на основе того, что оно воспринимает как доверительное отношение, к раскрытию перед лицами, которые его допрашивают, чтобы облегчить душу воспоминаниями, которые представляют для него психологическую тяжесть».
Касательно дел, обвинение по которым основано на данных незаконно произведенной видеосъемки, огромный интерес для деятельности детектива представляет практика Суда по делу Perry vs. the United Kingdom. Здесь предметом споров явилось обстоятельство, при котором полиция тайно зафиксировала изображение свидетеля на видеопленку с нарушением национального законодательства. Эта видеокассета была использована вместе с другими доказательствами для осуждения заявителя за разбой. Данное доказательство, хотя и не было единственным, сыграло существенную роль; именно на него сослались национальные суды в обоснование доказанности вины заявителя в разбое. Делая же акцент на существовании процедуры для оценки достоверности такого доказательства, Европейский суд отметил:
«Использование в суде доказательств, полученных без надлежащей правовой базы или незаконным путем, не всегда будет составлять нарушение стандартов справедливой процедуры, установленных ст. 6 Конвенции, если надлежащие процедурные гарантии имеют место и природа и источник доказательственного материала не запятнаны, например принуждением или провокацией, которые делали бы ссылку на него при определении обвинения несправедливой… Получение такой информации больше касается ответственности государств – участников по ст. 8 Конвенции, которая обязывает надлежащим образом уважать частную жизнь»(2).
В статье 8 Конвенции «Личная жизнь» мы не находим точного ответа на вопрос о возможности правоохранительных органов проводить незаконную видеосъемку. Однако в своих суждениях мы можем руководствоваться мнением о том, что несанкционированное (скрытое) наблюдение, осуществляемое детективом, тем не менее оказывается включенным в понятие личной жизни и корреспонденции, предусмотренных в этой норме.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Техника допроса: Преамбула. – Ст. 178 Конвенции.
2 Де Сальвиа М.Указ. соч. – С. 410.
--------------------------------------------------------------------------------
Несомненно, незаконное видеонаблюдение наравне с прослушиванием телефонных разговоров и контролем корреспонденции является серьезным вмешательством в личную жизнь гражданина. Однако это вмешательство может оказаться необходимым для предупреждения и преследования преступлений. Угроза осуществления конкретного преступления порой ставит детектива перед трудным и рискованным вопросом. С одной стороны, частный сыщик должен принять любые разумные меры, способствующие удалению угрозы, исходящей от преступной группировки, которая пользуется самой вычурной техникой. Таким образом, детектив должен быть в состоянии бороться с этими угрозами, тайно следить за преступными элементами, действующими во вред его клиенту. С другой стороны, детектив не может использовать скрытое наблюдение, в том числе и специальную технику, расцененную им как подходящую.
Такой же ясный ответ в отношении права сторон использовать незаконное прослушивание телефонных разговоров и, надо полагать, несанкционированный контроль корреспонденции мы встречаем в раннее упомянутом нами деле Khan. Здесь, говоря о приемлемости доказательств, полученных незаконным путем, а именно о незаконном прослушивании телефонных переговоров, Суд отметил, что «…его задача в соответствии со ст. 19 Конвенции состоит в обеспечении соблюдения государствами – участниками обязательств, вытекающих из Конвенции.
В частности, он не должен знать о юридических и фактических ошибках, совершенных внутренним судом, кроме случая, когда они могли бы посягнуть на права и свободы, охраняемые Конвенцией. Статья 6 Конвенции гарантирует право на справедливое судебное разбирательство, но она не устанавливает каких-либо правил допустимости доказательств как таковых; это задача внутреннего права. Суд не должен высказываться принципиально о приемлемости некоторого рода доказательств, например доказательств, полученных незаконным путем, а также о виновности заявителя. Нужно выяснить, было ли судебное разбирательство в целом справедливым, включая и то, как были получены доказательства, что предполагает рассмотрение «незаконности», о которой идет речь, и в случае, когда оказывается затронутым другое право, защищаемое Конвенцией, исследование природы этого нарушения».
Незаконно полученные доказательства, а именно прослушивание телефонных переговоров и контроль за почтовыми сообщениями, никогда не смогут быть приняты в качестве допустимых доказательств. Подобное вмешательство в частную жизнь не будет признаваться Судом, кроме случаев, если это предусмотрено законом. Здесь речь идет о производстве оперативно-розыскных мероприятий (телефонного перехвата и контроля корреспонденции) только от лица государственных органов.
В качестве дополнительных условий, чтобы избежать злоупотреблений постановления Kruslin и Huvig по делу Valenzuela Contreras, упоминают об:
– определении категории лиц, способных быть подверженными вмешательству в их личную жизнь;
– природе нарушений, которые могут его (вмешательство) породить;
– условиях ведения протоколов с записью перехваченных разговоров;
– предостережениях, которые надо предпринять, чтобы сообщить целиком и полностью об осуществленных записях в целях осуществления возможного контроля за защитой;
– обстоятельствах, в которых может или должно осуществляться стирание или уничтожение указанных лент, особенно после прекращения дела в суде или оправдания.
Добавим также, что наличие контракта о конфиденциальном сотрудничестве между органом, уполномоченным осуществлять оперативно-розыскные мероприятия, и частным детективом (см. прил.) позволит стороне обвинения рассчитывать на более благосклонную оценку Суда на предмет признания процедуры сбора доказательств правомерной в отличие, если бы сбор таких фактов происходил бы без участия детектива.
Вывод. Доказательства от детектива, будь они получены по договору с адвокатом или контракту с правоохранительными органами, могут быть признаны допустимыми только Европейским судом по правам человека, причем даже в тех случаях, если фактические сведения были получены с нарушением внутреннего законодательства, но при соблюдении следующих условий:
1) доказательства, полученные незаконным способом по уголовным, административным и торговым делам. Установление правил допустимости доказательств в гражданских делах является задачей внутреннего права;
2) сбор и представление доказательств, полученных незаконным способом, производились только детективом (частным сыщиком);
3) в случае если частный сыщик действует по поручению правоохранительных органов, например как конфидент, то такое взаимодействие должно основываться на соглашении о конфиденциальном сотрудничестве между детективом и органом внутренних дел, осуществляющим проверку события преступления;
4) в случае если частный сыщик действует по поручению адвоката, то проведение детективом частнорозыскных мероприятий по уголовным делам должно быть санкционировано судом;
5) проводя частнорозыскные мероприятия, детектив не может и не имеет права представляться сотрудником правоохранительных органов;
6) при проведении частнорозыскных мероприятий детектив не может использовать специальные технические средства и амуницию сотрудников правоохранительных органов;
7) при проведении расспроса детектив не имеет права использовать психологическое давление;
8) при выборе места тайного опроса детектив отдает преимущество такого выбора другой стороне, при этом место встречи не должно находиться в тюрьме;
9) «незаконные» доказательства, полученные в ходе проведения частнорозыскных мероприятий, могут быть получены только на стадии досудебного расследования;
10) доказательства, полученные незаконным способом, могут быть приняты Судом, если в своей совокупности представленные факты достаточно серьезны, точны, понятна их природа происхождения, а их доказательственная ценность относится к обстоятельствам рассматриваемого дела;
11) доказательства, полученные незаконным способом, могут быть приняты Судом как допустимые, если в основу своей защиты кроме одного «незаконного» доказательства заявитель положит множество других допустимых доказательств.
Таким образом, при решении вопроса об использовании незаконным путем полученных доказательств Суд будет рассматривать процедурные гарантии, качество самого доказательства и его важность для уголовного осуждения. Хочется надеяться, что в свете все возрастающих требований к справедливости судебного процесса практика ЕСПЧ вскоре пополнится новыми делами, решение по которым будет приниматься Судом исходя из доказательств, представленных российскими частными сыщиками.
Доказательства, как и юридические факты, обращены прежде всего к сознательной воле человека, и поэтому условия их получения вполне могут быть человеком несоблюдаемы. «То, что мы называем достоверностью факта (Gewissheit), – отмечал немецкий правовед Ф.К. Савеньи, – опирается на таком множестве отдельных, в своей совокупности только индивидуальному случаю принадлежащих элементов, что для нее вовсе нельзя установить общих научных законов»(1). Это не означает, однако, что не может быть неких общепризнанных правил или юридических оснований для оценки доказательств в судебном процессе.
Известно, что для придания силы допустимости доказательства нуждаются в особых процедурных обеспечениях или правилах. Доказательства же, собираемые детективом, часто покоятся не на процедуре, а его доводы часто воспринимаются судом как сугубо личное предубеждение человека. Такое зыбкое положение процессуального восприятия детектива есть следствие предоставленной ему возможности пользования только потенциально значимой, актуальной информацией(2) и не потому, что источники частного сыщика не заслуживают доверия, а в силу того, что применяемая тактика частного сыска по сбору информации порой находится за гранью допустимого риска или на острие закона. По этой причине детектив вынужден скрывать и источник, и способ, с помощью которых факты были обнаружены.
Разумеется, при таком положении дел не может идти ни какой речи о придании собранным фактам статуса допустимых. И все же необходимо каким-нибудь образом позволить детективу представлять такие доказательства в суд, поскольку право на справедливое судебное разбирательство не может быть исключено, а сведения сыщика не могут более оставаться «мертвою буквой» в современном праве.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах. – Тула, 2000. – С. 443.
2 Криони А.Е. Информационно-аналитическое обеспечение деятельности частного детектива // Советник юриста. – 2010. – № 8. – С. 3.
--------------------------------------------------------------------------------
В настоящей статье автор попытался:
1) дать характеристику недопустимым доказательствам;
2) основываясь на практике применения принципа справедливого судопроизводства Европейским судом по правам человека, обосновать возможность и законность собирания и представления доказательств Суду частными сыщиками;
3) предложить перечень оснований представления доказательств, собранных незаконным способом, Суду.
1. В чем же заключается допустимость доказательств? Каждый раз, когда детектив обнаруживает фактическое обстоятельство, имеющее значение для целей справедливого правосудия, именно с этого момента возникает противостояние интересов: динамическое, с одной стороны, когда интерес детектива направлен на активный поиск доказательства причиненного его заказчику вреда, и, с другой стороны, статическое, когда обвинение пользуется предоставленным ему негласным правом гарантированно представлять суду свои доказательства. Действия стороны обвинения в этом случае, скорее, напоминают молчаливого правонарушителя, который прибегает к подобному приему из-за желания не усугубить свое положение. Казалось бы, если одна из сторон будет упорствовать в своем молчании, то заключение, выводимое отсюда против него, так же естественно, как и законно. Но в действительности все наоборот. Молчание становится синонимом торжества невежества и безнаказанности.
Столкновение этих интересов вызывает установление соответствующих правил, определяющих, как должно быть ограничено применение интересов детектива в интересах правонарушителя. Мысль законодателя понятна. Клиент детектива, если он потерпевший, играет такую важную роль во всем деле, что его показания требуют внимательной оценки. Эта оценка во многих случаях может привести к выводу о том, что показание его должно быть признано судом не заслуживающим внимания. Поэтому можно сказать, что общее последствие игнорирования судом представляемых от детектива фактических сведений есть следование интересам только стороны обвинения или правонарушителя. Для того чтобы убрать вредный дисбаланс между интересами сторон, будет полезным при сохранении общих положений тактики сторон (динамической и статической) выяснить, как же именно возможно отрегулировать возникающие из представления доказательств интересы при следовании принципу справедливости.
Доказательства необходимы для достижения известных целей правосудия; к их сбору детектива побуждают интересы его клиента, стесненные велениями правовых норм. Анализ ст. 74, 75 УК РФ позволяет выделить основные условия допустимости доказательств: фактические сведения, полученные из достоверно установленного источника уполномоченным лицом правомерным способом. Думается, если бы все доказательства собирались именно при таких наиболее полных условиях, не было бы возможности следовать установленным законом рамкам. Поэтому первое средство обеспечить действительные процессуальные интересы детектива – это нарушить устоявшиеся архаичные принципы, не достигающие своей цели. Последствия исключения хотя бы одного из трех условий допустимости позволят потерпевшему или детективу, представляющему доказательства в интересах потерпевшего, предложить суду новый юридический факт. В противном случае триада допустимости, как бы академичным не выглядело ее строение, без фактической опоры на доказательства детектива – непрочный материал для справедливого судебного решения.
В подтверждение данного довода приведем пример очень показательного судебного разбирательства, имевшего место 31 декабря 2010 г., по делу об административном правонарушении в отношении жителя г. Москвы Н-цова(1). В ходе судебного разбирательства выяснилось, что Н-цов, прогуливаясь по улице, рядом с которой проводился митинг граждан, был задержан за отказ выполнить законные требования сотрудников милиции. Такое деяние в современной России является административным правонарушением и в соответствии с ч. 1 ст. 19.3 КоАП РФ наказывается арестом на срок до 15 суток. Позднее выяснилось, что от имени органа, составившего в отношении Н-цова протокол об административном правонарушении, обвинение поддерживали совершенно другие лица, которые не участвовали в задержании. Об этом подложном факте свидетельствовали представленные стороной защиты несколько граждан, а также множество фото- и видеоматериалов от независимых свидетелей задержания. Однако, мотивируя тем, что нет оснований не доверять показаниям работников правоохранительных органов, судья Б-ва посчитала доказательства защиты недопустимыми и встала на сторону обвинения. Н-цов был признан виновным, и ему было назначено наказание в виде 15 суток административного ареста. Казалось бы, с формальной стороны обвиняемый ничего не должен доказывать, но действительность такова, что на него (на обвиняемого) фактически силой обстоятельств перемещается вся обязанность доказывать отсутствие события преступления.
Понятно, что, не принимая справедливые доводы в невиновности, для суда было бы легче всего формально следовать нормам закона, требующим, чтобы гражданин посмел ходить там, куда не направлен взгляд главного союзника обвинения – сотрудника милиции. И если суд не имеет оснований недоверять работнику правоохранительной системы, то и не может быть оснований доверять доказательствам нарушителя общественного порядка – вот логика современного справедливого правосудия.
Фактические сведения преобразуются судом в допустимые доказательства не потому, что представляемый их источник получил сведения в соответствии с законом, а потому, что всякое справедливое доказательство ближе всего подходит к природе вещей. Как формализм противоречит законам природы, так и формальные условия сбора и представления доказательств суду не должны рассматриваться как несправедливое требование к детективу.
2. Недопустимые доказательства могут иметь несколько форм. Различают, вопервых, собственно ничтожность (nullitas) и спорность (rescissibilitas). Ничтожность есть недопустимость, наступающая сама собой в силу отсутствия одного, двух или трех из условий представления доказательства. Так, в некоторых случая ксерокопия документа, не подкрепленная его оригиналом, не является допустимым доказательством, хотя обе стороны желали бы его признания. Например, несколько месяцев назад нам удалось получить ксерокопии свидетельств о заключении брака и его расторжении между гражданином ЮАР и гражданкой РФ. Суд не приобщил данный документ к делу, так как посчитал, что тот получен ненадлежащим лицом и в нарушение установленного порядка. Реже в практике встречаются случаи, когда доказательство, с одной стороны, не может быть признано судом допустимым, но, с другой стороны, в силу своего источника или духа закона носит более убедительный характер, чем ничтожное доказательство, и менее убедительный, чем допустимое доказательство.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Постановление мирового суда судебного участка № 369 Тверского района г. Москвы от 2 января 2011 г.
--------------------------------------------------------------------------------
Например, диктофонная запись или видеосъемка, сделанные детективом, не могут быть признаны судом допустимым доказательством в силу того, что другая сторона не была вовремя проинформирована о производстве такой записи.
Затем, ничтожные доказательства бывают также абсолютными и относительными. Абсолютная ничтожность заключается в том, что юридический факт считается, безусловно, не существующим, как, например, словесное утверждение одного человека о том, что первый продал частный дом или гараж второму, с которого теперь и требует у суда его вернуть. Напротив, относительная ничтожность заключается в недействительности только одного или двух условий допустимости. Например, несоблюдение простой письменной формы сделки лишает потерпевшую сторону права ссылаться на условия сделки, но все же не лишает ее права приводить письменные и другие доказательства.
Может произойти и так, что впоследствии недостающее условие допустимости будет восстановлено. В таком случае прекращение ничтожности сопровождается признанием прежнего состояния доказательства в допустимую форму. Такое восстановление нарушенной допустимости совершается только потерпевшей стороной или судом и может заключаться или в признании судом факта допустимым доказательством, или в совершении обязанности следовать всем трем условиям допустимости, поручив законное право собирать доказательства детективу.
В известной степени за каждым отказом признать допустимым формально ничтожное или спорное доказательство следует непомерный вред, направленный только в сторону потерпевшего. Это, во-первых, та обида, которую чувствует потерпевший от незащищенности; во-вторых, это тот подрыв важнейшего из принципов судопроизводства – справедливости судебного разбирательства, который наступает каждый раз при попытке игнорировать интересы потерпевшей стороны.
С усилением влияния действия норм международного права на государственную власть отдельного государства прилагаемые усилия, направленные на справедливый и равноправный доступ гражданина к правосудию, все более вытесняют политические цели номенклатуры и заменяют их частным интересом отдельного гражданина. Необходимо признать, что в национальном праве сфера применения принципов допустимости доказательств определяется все еще не общими принципами международного права, а изменчивыми частными соображениями политической элиты.
Конечно, по общему правилу, установление таких невыгодных для потерпевшей стороны условий по сбору и представлению юридически значимых фактов не устраняет ее возможности заключить договор с профессионалом частного сыска и таким способом собрать недостающие доказательства. Так, в случае причинения легкого вреда здоровью или нанесения оскорбления, когда личность обвиняемого не может быть установлена, сведения потерпевшего о преступнике и его предполагаемом адресе проживания суд не может принять во внимание, поскольку потерпевший не может предоставить суду удостоверяющие личность документы обидчика. Детектив, конечно, может попытаться установить личность злодея. Но обстоятельства могут сложиться таким образом, что признание недопустимым доказательством явилось следствием не того, что виновный был установлен детективом в ходе незаконного с точки зрения закона наружного наблюдения и фотографирования, а из-за невозможности частного сыщика представлять суду результаты частнорозыскных мероприятий.
Существование таких как бы «бесхребетных» норм по сбору и представлению доказательств потерпевшей стороной требует дополнительного изучения. По сути, сформировавшаяся процедура определения допустимости определяет права власти.
Нынешнее устройство суда уже наперед обеспечило выражение воли сильнейшего и, вероятно, не сможет предупредить злонамеренные действия в отношении слабого потерпевшего. По-видимому, именно этим обстоятельством объясняется изобилие приговоров с обвинительным уклоном. Но абсолютного игнорирования сведений, полученных пусть и с нарушением национального законодательства, достигнуть невозможно, так как суды все же представлены отдельными людьми, а не единой автоматизированной системой обвинения.
Сделайте организацию сбора и представления доказательств более жизненной, подвижной, более применимой к условиям состязательности, и вместе с тем вы обязательно дадите возможность гражданину достаточно ясно выразить свое право на справедливое правосудие. В настоящее время это уже осознается. Теперь все более возрастает необходимость привлекать доказательства от тайных осведомителей и практика Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ, Суд) впервые дает гарантии действительного справедливого равного правосудия через право гражданина собирать и представлять доказательства доступными ему способами и средствами.
3. Справедливо отметить, что практика ЕСПЧ все еще неоднозначна в отношении привлечения негласных осведомителей (детективов) для представления ими собранных доказательств. Тем не менее хороший повод обсудить эту тему дает одно из решений Суда, напрямую касающееся как раз этой проблемы(1). Позднее мы еще вернемся к обстоятельствам по этому делу (Khan), а пока остановимся на ряде практических прецедентов, которые помогут понять принцип, по которому Суд допускает представление недопустимых доказательств.
По общему правилу Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция), порядок доказывания никак не регулируется. «Суд не может исключить принципиально и in abstracto приемлемость такого рода доказательств, полученных без соблюдения предписаний национального права. Внутренним судам следует оценивать полученные ими доказательства и отношение к делу доказательств, представляемых стороной. Тем не менее задача Суда состоит в выяснении того, было ли судебное разбирательство в целом справедливым согласно п. 1 ст. 6, включая и то, как были получены доказательства»(2).
В деле Schenk vs. Switzerland заявитель нанял киллера для убийства своей жены. Киллер сообщил об этом полиции и в дальнейшем записал свой телефонный разговор с заявителем на пленку. Запись разговора не была санкционирована судьей, и поэтому с точки зрения национального права была незаконной. Несмотря на недопустимость полученного доказательства, заявитель был осужден. Европейский суд решил, что включение в доказательственную базу незаконно полученного доказательства не противоречит ст. 6 Конвенции: «Суд <…> не может исключить принципиально и in abstracto приемлемость такого рода незаконно полученных доказательств».
--------------------------------------------------------------------------------
1 Де Сальвиа М. Прецеденты Европейского суда по правам человека. Руководящие принципы судебной практики, относящиеся к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Судебная практика с 1960 по 2002 г. – СПб. : Юридический центр Пресс, 2004. – С. 414.
2 Там же. – С. 413.
--------------------------------------------------------------------------------
Свой отказ исключить аудиозапись из числа доказательств был связан с тем, что запись была не единственным доказательством, на котором был построен приговор. Из данного решения Суда следует, что ст. 6 Конвенции не будет нарушена, если в основу обвинения, кроме одного «незаконного» доказательства, будет положено множество других допустимых доказательств. Для целей справедливого судопроизводства обвинение не может базироваться исключительно на незаконно полученных доказательствах.
В деле Texeira de Castro(1) точно так же шла речь об использовании в уголовном процессе против заявителей доказательств, добытых с нарушением ст. 8 Конвенции, а именно аудиозаписей скрытого опроса. Однако это дело отличалось от дела Schenk vs. Switzerland, в котором полиция использовала тайных осведомителей на стадии расследования преступления. В данном деле заявитель, не имеющий судимости, склоненный полицейскими, одетыми в гражданскую одежду, к совершению преступления, в чем он впоследствии был признан виновным. «Конвенция не исключает возможности использования анонимных информаторов на стадии расследования преступления, когда это обусловлено его спецификой. Другое дело – использование их показаний в суде для доказательства вины». В этом деле Суд нашел нарушение права не свидетельствовать против себя, поскольку рассказ обвиняемого, записанный информатором на пленку, не имел спонтанного характера свободного рассказа, а был продиктован настойчивыми вопросами информатора, повторившего разговор как дискуссию об убийстве. Вопросы информатора были фактически эквивалентом допроса, в то же время у обвиняемого не было гарантий, которые даются во время формального допроса. Хотя прямого принуждения не было, но были все признаки психологического давления, которое повлияло на добровольность признания заявителя в совершении преступления. Из данного решения Суда следует, что ст. 6 Конвенции будет нарушена, если в основу обвинения будут положены свидетельства, полученные информатором полиции (полицейскими, одетыми в гражданскую одежду) в камере допроса без признаков психологического давления. Общественный интерес не может оправдать свидетельских показаний, спровоцированных в результате действий полиции в ходе расследования.
Отсюда можно сделать предположение, что если бы свидетельства, полученные по делу Texeira de Castro, информатор полиции получил от заявителя не в камере допроса, тогда решение Суда было бы другим. Для положительного исхода дела было бы также полезным иметь информатора не из числа полиции. На роль такого секретного агента вполне может подходить частный сыщик.
В связи с этим вспоминается аналогичный случай, в котором автор, будучи анонимным информатором милиции, выполнял задание одного из подразделений МВД(2). Так, по одному делу предполагалось провести расспрос лиц, незаконно распространяющих оборудование для изменения программ в игровых автоматах. Использование таких программ позволяло лицу, имеющему беспрепятственный доступ к электронике игорного автомата, перенастроить его таким удобным способом, чтобы в итоге «игрок» гарантированно получил бы крупный денежный выигрыш. Тактическая цель была достигнута в результате представления детектива покупателем контрафактного оборудования.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Де Сальвиа М. Указ. соч. – С. 410.
2 Любые совпадения случайны.
--------------------------------------------------------------------------------
Встреча происходила не в тюремной камере, а на улице в автомобиле подозреваемых. Разговор скрытно записывался на аудио- и видеоносители. В результате проверочной закупки были получены образцы контрафактного товара и доказательства его продажи. Таким образом, детектив, выполняя поручение сотрудников правоохранительных органов, успешно произвел скрытый опрос и осуществил проверочную закупку электронного устройства по модифицированию программ для игровых автоматов. В последующем своим постановлением следователь «легализовал» полученные детективом доказательства на стадии предварительного расследования, которые и легли в основу обвинения.
Преамбула Конвенции похожую технику скрытого опроса называет «особой»(1).
Применение подобной частнорозыскной тактики расспроса полностью соответствует духу Конвенции, а значит, не влечет нарушения принципа допустимости доказательства и вполне может быть использована в деятельности частного сыщика.
В деле Ebbinge, Dec Суд постановил буквально следующее: «Отметив характерные черты этой техники допроса и то, как она использовалась в отношении заявителя, Суд считает, что речь идет о новейшем методе с психологической точки зрения и что он дает повод к критике в контексте уголовного следствия в той мере, в какой, стремясь создать, через умственное стимулирование, интимную обстановку между подозреваемым и лицами, производящими допрос, он, по-видимому, стремится установить оптимальный уровень коммуникации, в силу которого допрашиваемое лицо побуждается, на основе того, что оно воспринимает как доверительное отношение, к раскрытию перед лицами, которые его допрашивают, чтобы облегчить душу воспоминаниями, которые представляют для него психологическую тяжесть».
Касательно дел, обвинение по которым основано на данных незаконно произведенной видеосъемки, огромный интерес для деятельности детектива представляет практика Суда по делу Perry vs. the United Kingdom. Здесь предметом споров явилось обстоятельство, при котором полиция тайно зафиксировала изображение свидетеля на видеопленку с нарушением национального законодательства. Эта видеокассета была использована вместе с другими доказательствами для осуждения заявителя за разбой. Данное доказательство, хотя и не было единственным, сыграло существенную роль; именно на него сослались национальные суды в обоснование доказанности вины заявителя в разбое. Делая же акцент на существовании процедуры для оценки достоверности такого доказательства, Европейский суд отметил:
«Использование в суде доказательств, полученных без надлежащей правовой базы или незаконным путем, не всегда будет составлять нарушение стандартов справедливой процедуры, установленных ст. 6 Конвенции, если надлежащие процедурные гарантии имеют место и природа и источник доказательственного материала не запятнаны, например принуждением или провокацией, которые делали бы ссылку на него при определении обвинения несправедливой… Получение такой информации больше касается ответственности государств – участников по ст. 8 Конвенции, которая обязывает надлежащим образом уважать частную жизнь»(2).
В статье 8 Конвенции «Личная жизнь» мы не находим точного ответа на вопрос о возможности правоохранительных органов проводить незаконную видеосъемку. Однако в своих суждениях мы можем руководствоваться мнением о том, что несанкционированное (скрытое) наблюдение, осуществляемое детективом, тем не менее оказывается включенным в понятие личной жизни и корреспонденции, предусмотренных в этой норме.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Техника допроса: Преамбула. – Ст. 178 Конвенции.
2 Де Сальвиа М.Указ. соч. – С. 410.
--------------------------------------------------------------------------------
Несомненно, незаконное видеонаблюдение наравне с прослушиванием телефонных разговоров и контролем корреспонденции является серьезным вмешательством в личную жизнь гражданина. Однако это вмешательство может оказаться необходимым для предупреждения и преследования преступлений. Угроза осуществления конкретного преступления порой ставит детектива перед трудным и рискованным вопросом. С одной стороны, частный сыщик должен принять любые разумные меры, способствующие удалению угрозы, исходящей от преступной группировки, которая пользуется самой вычурной техникой. Таким образом, детектив должен быть в состоянии бороться с этими угрозами, тайно следить за преступными элементами, действующими во вред его клиенту. С другой стороны, детектив не может использовать скрытое наблюдение, в том числе и специальную технику, расцененную им как подходящую.
Такой же ясный ответ в отношении права сторон использовать незаконное прослушивание телефонных разговоров и, надо полагать, несанкционированный контроль корреспонденции мы встречаем в раннее упомянутом нами деле Khan. Здесь, говоря о приемлемости доказательств, полученных незаконным путем, а именно о незаконном прослушивании телефонных переговоров, Суд отметил, что «…его задача в соответствии со ст. 19 Конвенции состоит в обеспечении соблюдения государствами – участниками обязательств, вытекающих из Конвенции.
В частности, он не должен знать о юридических и фактических ошибках, совершенных внутренним судом, кроме случая, когда они могли бы посягнуть на права и свободы, охраняемые Конвенцией. Статья 6 Конвенции гарантирует право на справедливое судебное разбирательство, но она не устанавливает каких-либо правил допустимости доказательств как таковых; это задача внутреннего права. Суд не должен высказываться принципиально о приемлемости некоторого рода доказательств, например доказательств, полученных незаконным путем, а также о виновности заявителя. Нужно выяснить, было ли судебное разбирательство в целом справедливым, включая и то, как были получены доказательства, что предполагает рассмотрение «незаконности», о которой идет речь, и в случае, когда оказывается затронутым другое право, защищаемое Конвенцией, исследование природы этого нарушения».
Незаконно полученные доказательства, а именно прослушивание телефонных переговоров и контроль за почтовыми сообщениями, никогда не смогут быть приняты в качестве допустимых доказательств. Подобное вмешательство в частную жизнь не будет признаваться Судом, кроме случаев, если это предусмотрено законом. Здесь речь идет о производстве оперативно-розыскных мероприятий (телефонного перехвата и контроля корреспонденции) только от лица государственных органов.
В качестве дополнительных условий, чтобы избежать злоупотреблений постановления Kruslin и Huvig по делу Valenzuela Contreras, упоминают об:
– определении категории лиц, способных быть подверженными вмешательству в их личную жизнь;
– природе нарушений, которые могут его (вмешательство) породить;
– условиях ведения протоколов с записью перехваченных разговоров;
– предостережениях, которые надо предпринять, чтобы сообщить целиком и полностью об осуществленных записях в целях осуществления возможного контроля за защитой;
– обстоятельствах, в которых может или должно осуществляться стирание или уничтожение указанных лент, особенно после прекращения дела в суде или оправдания.
Добавим также, что наличие контракта о конфиденциальном сотрудничестве между органом, уполномоченным осуществлять оперативно-розыскные мероприятия, и частным детективом (см. прил.) позволит стороне обвинения рассчитывать на более благосклонную оценку Суда на предмет признания процедуры сбора доказательств правомерной в отличие, если бы сбор таких фактов происходил бы без участия детектива.
Вывод. Доказательства от детектива, будь они получены по договору с адвокатом или контракту с правоохранительными органами, могут быть признаны допустимыми только Европейским судом по правам человека, причем даже в тех случаях, если фактические сведения были получены с нарушением внутреннего законодательства, но при соблюдении следующих условий:
1) доказательства, полученные незаконным способом по уголовным, административным и торговым делам. Установление правил допустимости доказательств в гражданских делах является задачей внутреннего права;
2) сбор и представление доказательств, полученных незаконным способом, производились только детективом (частным сыщиком);
3) в случае если частный сыщик действует по поручению правоохранительных органов, например как конфидент, то такое взаимодействие должно основываться на соглашении о конфиденциальном сотрудничестве между детективом и органом внутренних дел, осуществляющим проверку события преступления;
4) в случае если частный сыщик действует по поручению адвоката, то проведение детективом частнорозыскных мероприятий по уголовным делам должно быть санкционировано судом;
5) проводя частнорозыскные мероприятия, детектив не может и не имеет права представляться сотрудником правоохранительных органов;
6) при проведении частнорозыскных мероприятий детектив не может использовать специальные технические средства и амуницию сотрудников правоохранительных органов;
7) при проведении расспроса детектив не имеет права использовать психологическое давление;
8) при выборе места тайного опроса детектив отдает преимущество такого выбора другой стороне, при этом место встречи не должно находиться в тюрьме;
9) «незаконные» доказательства, полученные в ходе проведения частнорозыскных мероприятий, могут быть получены только на стадии досудебного расследования;
10) доказательства, полученные незаконным способом, могут быть приняты Судом, если в своей совокупности представленные факты достаточно серьезны, точны, понятна их природа происхождения, а их доказательственная ценность относится к обстоятельствам рассматриваемого дела;
11) доказательства, полученные незаконным способом, могут быть приняты Судом как допустимые, если в основу своей защиты кроме одного «незаконного» доказательства заявитель положит множество других допустимых доказательств.
Таким образом, при решении вопроса об использовании незаконным путем полученных доказательств Суд будет рассматривать процедурные гарантии, качество самого доказательства и его важность для уголовного осуждения. Хочется надеяться, что в свете все возрастающих требований к справедливости судебного процесса практика ЕСПЧ вскоре пополнится новыми делами, решение по которым будет приниматься Судом исходя из доказательств, представленных российскими частными сыщиками.
