Why did the name of priest Gapon become a household name?
I'm you guys brains
don't drip
But this is an inflection and a paradox:
Someone is being appointed Roman
Dad
Someone locked in tight
boxing…
Vladimir Vysotsky
January 22 marks more than 110 years since the day when the so-called First Proletarian Revolution erupted in the expanses of the once-sixth part of the globe of the Russian Empire. The enormous fire of the then rebellion destroyed more than a dozen factories and plants, turned many hundreds of flowering estates, latifundia and farms into fetid ashes, ruined countless lives, destroyed millions of destinies. It was a catastrophe of truly universal proportions, the consequences of which cannot be justified by anything, even by the supposedly noble desire of “fighters for the happiness of the people” to establish a regime of freedom, equality and fraternity in the country.
But at the same time, something else is more interesting. Today, at the very least, we know the secret inspirers of that dirty deed, the essence of which conservative historians call the terms “global conspiracy” and “world backstage”. The names of many direct executors of the action were also established, not only shooting at the police from the ranks of "friendly protesters", but also throwing home-made bombs under the feet of soldiers of the guard groups. The surnames of the "innermost leaders", all of these "Rutenbergs and Co.", called, on the one hand, to create total chaos, and on the other - masterfully manage it, also became public. And only the figure of the "public leader of the movement" continues to remain behind the scenes. Even after his last name had long been synonymous with something politically extremely dubious.
And really, what exactly do we know about George (according to other versions - Yuri, and sometimes - Gregory) Gapon? "Ordinary performer? No - too big and impetuous!" - some contemporaries wrote about him. "Bright, but not deep!" - casually dropped Vladimir Lenin, the only, perhaps, of our compatriots who does not need even today, in the era of total unconsciousness, no PR. "Stupid, adventurous and insignificant!" - the descendants were diagnosed.
Versions, conjectures, hypotheses ... Resolving, however, is very simple - just go deep into the biography of the designated "hero" ...
Firstborn
When a young Cossack by the name of Gapon arrived in the small town of Belyaki of the Kobelyak district of the Poltava province, spread out on both banks of quiet Vorskla, no one could tell for sure. However, everyone who at least once encountered this person who bore the rather strange name Apollo Fedorovich noted his deep piety, the ability to clearly and clearly state his thoughts, a simple, clear and firm look at the world around him. Calm, even slightly phlegmatic in nature, kind and friendly to his interlocutor, completely devoid of envy and sincerely loving children, unable to, as they say, kill even flies, Apollo Gapon enjoyed well-deserved respect from those around him who constantly chose his “favorite” as volost clerks. Having served in this position for almost 40 years, Gapon Sr. never took a single bribe, categorically refused any kind of offerings in kind, avoided attracting neighboring peasants to work in his own garden. Loving to live firmly, thoroughly and on a grand scale, "this owner of profitable places in a huge region" preferred, however, to obtain personal wealth, albeit with hard, but exclusively his own labor.
To match him was his wife. Coming from a poor peasant family, this woman who did not know how to write competently enjoyed, nevertheless, great authority among relatives. Believing with her great-grandfather, she, considering the reading of the Gospel and the Lives of the Saints the most useful form of relaxation, indulged in the indicated occupation every minute free from economic affairs. Her inner world, fully oriented towards paternal Orthodoxy, was filled with all sorts of miracles, right up to the sincere belief that, for example, people who drink milk on Friday will have a horn on their forehead. On the other hand, this was precisely what made the “weak” half of the Gapon’s house quite uncompromising in matters of church service: so, considering singing on the choir more likely not even a duty, but a duty of every faithful Christian, she herself always performed it with maximum dedication. What neither tiredness, nor bad weather, nor material considerations could prevent.
It was in such an atmosphere on February 5, 1870, that the life path of the protagonist of our essay began. Since the day before the happy resolution of the future mother from the burden, the whole village offered prayers to the Right Prince George of Vladimir, the boy was named in honor of this saint. And given the fact that the birth itself was very difficult, and the baby was "weak, skinny, with strange properties of yellow spots all over the calf," the frightened parents did not look for souls from the first seconds. Thanks to the Almighty "for their heaven-given George-Yurochka" and hoping that the child who appeared in the future will be able to glorify the Gapon clan.
... And the happy father and mother did not know that the tiny lump lying in front of them could become the hero of the parable of the "cruel" angel, who, having come to the righteous's house, turned his neck to the unintelligible son as a reward.
In order to save the world from the coming monster ...
"Every step counts in life!"
From early childhood, George Gapon was easily injured, impressionable, one might even say, a nervous creature. The smallest trifle, a complete trifle, invisible to most of the other children, caused him abundant tears, roars and screams, most often followed by a lingering infant tantrum. Doctors shook their hands in bewilderment: "By external indicators, the eldest son of the municipality clerk is absolutely healthy!" And they advised others to have more patience - this, they say, sometimes happens in medical practice!
Already at preschool age, in the soul of “dear Yurasia” (which is exactly what one of the maternal grandfathers called his grandson), an understanding of the sinfulness of all things first arose. For hours he stood before the icons, praying and demanding forgiveness for his own evil thoughts, rude words, indecent desires and aspirations. A great impression on Gapon Jr. was then made by a case from the spiritual practice of Bishop of Novgorod John, who caught the devil in a vat of water with a cross sign, enslaving him and flying on him overnight to Jerusalem and back. Listening to this story, the boy experienced conflicting sensations: at the same time he wanted to possess unclean power and visit the Holy Land.
From less than 7 years George-Yuri began to fast. It should be noted that this lesson, associated with certain volitional efforts, gave him unspeakable pleasure: “If I can, and my peers do not, then I’m stronger in something than them!” However, even here the crafty one managed to catch him, for, having mixed up somehow the days of the week, George on Friday drank the milk soberly. And being severely punished "for the sin of this mother, he doubted the correspondence between the form and content of religion."
At the end of 1877, Gapon first sat at the desk of an elementary school, where he almost immediately showed such remarkable abilities that teachers unanimously advised him to continue his education further. With a little thought, the boy decided to devote himself to spiritual service. Meaning forgiveness and faithful service to God, the king and the Fatherland.
... People were happy about such a choice of Yuras. The child’s father, on the contrary, was silently broken, remembering with what frenzy his child once threw a stone at the carriage of a landowner passing by. Yes, the mother, who knew for sure, was very sad: her son would be better drowned in the river than would regularly go to church!
Indeed, everything is just like in those proverbs: “Pop is a golden sheaf” and “Having become a rector, you’ll enter parish faster” ...
Dear favorites
The first step of George Gapon on this difficult path can be considered his stay in the Poltava Theological College. Having arrived here in peasant clothes and with peasant manners, he already aroused in his appearance the burning hatred of those of his comrades who had the stupidity to sincerely consider themselves almost "the basis of provincial intellectualism." And although in the future, mainly due to the fantastic successes of George in the “book field”, his relations with opponents improved somewhat, he continued to remain infinitely lonely for all 4 years of staying in the walls of the “bursa”. Not sliding yet, however, into any anti-state acts.
Then it was the turn of the local seminary. God's law and other special subjects, domestic geography and history, statistics, foreign languages and rhetoric carry young Gapon to extremes. However, his restless mind implicitly strives for something more mysterious, fatal, mysterious, disturbing blood and embarrassing the heart. Finding in the end only insurmountable worries for the rest of his life.
In the early 1890s, George Gapon, thanks to the "friendly" service of a certain Isaac Feinerman, plunges headlong into the Tolstoyans sect. And almost immediately, the whole world turned black for him: in those around him, she began to perceive sheer hypocrisy. There, they heard, once brought into the altar the Holy Gifts while drunk. Here ate fast. And under the spoon of sweet chimera, a new dream sucks: to the university, to the doctor, to freedom!
The Directorate reacted instantly: without depriving the rebel seminarian of a scholarship and letting him finish his studies, in the certificate she decided to set a ball so low in behavior that this document would not even turn into a piece of paper, not into a “wolf ticket”. "You sang everything to us - this is the matter. So go dance!"
... Gapon is furious, he is overcome by a mad thirst for revenge. And it is not known how all this would end if it were not for the arrival of a father in Poltava, whose clever and kind eyes briefly removed the demonic obsession from the eyes of an almost accomplished revolutionary ...
a priest
"The doctor heals the body, and father, if he worthily bears this title, strengthens the soul, and the latter people need much more than the first!" - so said his wife, George, the daughter of one of the wealthy residents of Poltava, a smart, good, nice and well-mannered girl who only recently graduated with honors from high school. On the other hand, conversations with the Bishop of Poltava, Hilarion, had a calming effect on the young man. It can be said that it was these people who then prayed for Gapon, gave him the last chance to realize himself in charitable deeds.
For four years he was the leader of one of the cemetery churches of the city. He served honestly, forgetting about day and night, food and sleep, his own family and personal life. Believing that he completely atoned for the sins of his turbulent youth, not expecting tricks from anywhere. Forgetting the “banal” wisdom: the Lord does not scold, and experiencing His child, leads him along the path of personal thorns to the end.
One of the beautiful spring days, trouble came to Gapon’s modest dwelling: having given birth to a second child (he turned out to be a boy), the young mistress of the house became ill and died, leaving not only a newborn, but also a little daughter without a mother's affection. And the day after the funeral, George suddenly realized: the former silence, smoothness and grace that fell to his lot in the past few years will never be again!
... In less than a decade, he traveled almost all of Russia. He visited the courtyard of the Trinity-Sergius Lavra in Moscow, prayed at the relics of Sergius of Radonezh, admired the beauties of the Kremlin bell tower of John the Great. Arriving in St. Petersburg, he went around all the shrines there, repeating the same in Kharkov and Crimea. He met with Metropolitans Palladium, Vladimir and Anthony, Archbishop of Tauride Nicholas and Yamburg Benjamin, Chief Prosecutor of the Holy Synod Vladimir Sabler, Hoffmeister of Her Imperial Majesty Elizabeth Naryshkina, generals and admirals, high dignitaries of the empire, the table.
Steadily approaching the line beyond which the purity of pastoral service inevitably disappears and something completely different begins ...
Politician in cassock
The end of December 1902 brought an unprecedented success to the student of the St. Petersburg Theological Academy Georgy Gapon. Well, his public activity, all these visits, trips and jourfics were finally noticed in the Police Department. And, judging by their deserts, they gave the go-ahead to a meeting with Sergei Zubatov himself (1864-1917), an outlandish adviser who, having at one time fully tasted the "charms" of the revolutionary underground and soberly sober, became the political political assy of the Russian Empire. The latter "this small, thin-legged, black, with a bluish tint on his shaved face, with a large nose pushed to the left, the little man seemed very suitable for performing awareness-raising functions among the proletarians."
Inspired by the emerging prospects, George in the coming months literally torn between the banks of the Neva and the Mother See. He writes memos "on measures to improve the state organizations of workers' organizations", draws up references, declarations and appeals, holds numerous meetings with artisans. His acquaintances include John of Kronstadt, professor of economics and ardent counterrevolutionary Ivan Ozerov, leaders of the government-controlled Jewish Independent Workers Party Maria Vilbushevich and Genrikh Shaevich, moderate Zionist Joseph Sapir (Shapiro), editor of the Missionary Review and the Kolokorov Vasily newspaper Vasily The publisher of Moskovskiye Vedomosti is the Black Hundred Vladimir Gringmut, the gendarme general Alexander Skandrakov, and such outstanding operatives as Yevstraty Mednikov, Mikhail Gurovich, Nikolai Mikhailov. Gradually, the idea of creating their own organization — the “Assembly of Russian Factory Workers of St. Petersburg”, which, after the grand opening on April 11, 1904, first covered 150, and then more than 900 people, was being formed. Everything seemed to take its course, if not for one small detail.
... Quite early on, Gapon began to be impressed by outright "illegality". So, in parallel with visits to the Ministry of Internal Affairs, he was read out by the "creations" of anarchist Pyotr Kropotkin, purchased from under the floor. In addition, George liked the liberalism of the Zemstvo movement, talk "about the dear homeland oppressed by the tsarist satraps - Ukraine." Over time, the Socialist Revolutionaries appear on the horizon, one of which, Pincus Rutenberg, becomes his personal bodyguard. And soon, the newly made “fighter for a just cause” begins to feel the strength within itself to act independently, without regard to the “damned autocracy”.
By the beginning of 1905, the abyss of temptations sucked the former law-abiding priest completely and irrevocably ...
Initiator of provocation
In theory, the planned general protest rally looked simply banal: since local officials do not want to heed the fair demands of the workers of the Franco-Russian, Semyannikovsky and other metropolitan factories that have been continuously striking since January 4, 1905, we, people, will go to our tsar ourselves we will tell everything to the priest and him "about the bullying of the gentlemen of the capitalists, and about the fatigue from the protracted Manchu war, and much more." On the eve of January 8, George even wrote a letter to Nicholas II, where we find, by the way, these words: “Sire! I’m afraid that your ministers did not tell you the whole truth about the current state of things in the capital. Know that the population of St. Petersburg, believing in I’ve irrevocably decided to come tomorrow at 2 pm to the Winter Palace to present you my needs and the needs of the entire Russian people. " And the immediate term for the peaceful speech was not chosen by chance - after all, the day of commemoration of St. Philip, Metropolitan of Moscow, allegedly tortured by Ivan the Terrible! But, as they say, the road to hell is paved with good intentions.
On the morning of January 9, many areas of the "Northern Palmyra" were in the grip of a crowd of thousands, which, putting forward portraits of the anointed of God, the icon, the elderly, women and children ("They say they won’t dare shoot in their overcoats!") triumphing, rejoicing and robbing everything around, she began to make her way to the Palace Square - "To hear the Emperor and to him to utter his word." Gapon, ignoring the request of the mayor Ivan Fullon to contact him by phone, himself led his "heroes" from the southwest. However, at the Narva outpost, in the vicinity of Trinity Bridge, on the Moika River and on Vasilievsky Island, demonstrators began to insult the guard soldiers ("Cowards, the Japanese are hitting you at the front, and you are standing here as heroes!"), Shooting and throwing home-made bombs at the cordons. In response, the army, using weapons, scattered the protesters, after which up to 600 corpses remained on the streets.
... Gapon, falling out in the ground and injuring his hand, miraculously escaped death, leaving the place of the fight wrapped in a blanket on the powerful shoulders of the aforementioned Rutenberg. Becoming after such stress is already a completely different person ...
State criminal and emigrant
Recovering quickly enough after the defeat, Gapon, however, did not relent, but, continuing to believe in the response of the revolutionary explosion, on January 10, 1905 spreads the following demagogic appeal among the workers: "To soldiers and officers who kill their innocent brothers, their wives and children, "My pastoral curse! The soldiers who will help the people to achieve freedom are my blessing! Their soldier's oath to the traitor to the king, who ordered the shed of innocent blood, I allow!" Putting itself thereby outside the Russian laws.
A couple of days, George turns over in the bustling capital. Then, with the passport of a familiar sworn attorney and browning in his pocket, with an external masquerade ("pince-nez, state dress, magnificent coat"), he successfully leaves the borders of the empire near Taurogen in the Grand Duchy of Finland.
... "In the name of new achievements and further struggle," Gapon traveled half of Europe, saw Lausanne, Bern, Zurich and London, where, in his own words, "an atmosphere of freedom reigned." There was also a dispute with Lenin and his Social Democrats, who were “resting” in the same place (“They run after me, they need me, but I don’t need them!”), A mixture of sin, pride and longing, accompanied by unbridled drunkenness and turned out to be prophetic words : "Why regret it? Hang it - then you can’t go for a walk!" ...
The deceived victim
And then there was a return to the empire. An attempt to make excuses to colleagues: "Comrades, I made a mistake at first, got excited and called you to an armed uprising, I now consider it a utopia, and therefore I ask you not to listen to different gorged heads, I saw everything and I know everything how to keep the gains "I am convinced that if we do this, we will win a lot, now judge me as you want." And judged. For contact with the police. And the inglorious end came. Trapped by his former comrades-in-arms, Georgy Apollonovich Gapon was hanged by them in a loop on the hook of a hanger at the Zverzhitskaya dacha in Ozeryki near St. Petersburg at 19.00 on March 28, 1906. The accusation, drawn up by the denunciation of the same Rutenberg, read: "for cooperation with the gendarmerie and embezzlement of the party cash desk." The agony did not last long, but they could not betray the body to the whole month - they searched for it for so long ...
... It would be better if he would make a normal priest ...
Alexander MASHKIN, candidate of historical sciences
"Kiev Telegraph".
I'm you guys brains
don't drip
But this is an inflection and a paradox:
Someone is being appointed Roman
Dad
Someone locked in tight
boxing…
Vladimir Vysotsky
January 22 marks more than 110 years since the day when the so-called First Proletarian Revolution erupted in the expanses of the once-sixth part of the globe of the Russian Empire. The enormous fire of the then rebellion destroyed more than a dozen factories and plants, turned many hundreds of flowering estates, latifundia and farms into fetid ashes, ruined countless lives, destroyed millions of destinies. It was a catastrophe of truly universal proportions, the consequences of which cannot be justified by anything, even by the supposedly noble desire of “fighters for the happiness of the people” to establish a regime of freedom, equality and fraternity in the country.
But at the same time, something else is more interesting. Today, at the very least, we know the secret inspirers of that dirty deed, the essence of which conservative historians call the terms “global conspiracy” and “world backstage”. The names of many direct executors of the action were also established, not only shooting at the police from the ranks of "friendly protesters", but also throwing home-made bombs under the feet of soldiers of the guard groups. The surnames of the "innermost leaders", all of these "Rutenbergs and Co.", called, on the one hand, to create total chaos, and on the other - masterfully manage it, also became public. And only the figure of the "public leader of the movement" continues to remain behind the scenes. Even after his last name had long been synonymous with something politically extremely dubious.
And really, what exactly do we know about George (according to other versions - Yuri, and sometimes - Gregory) Gapon? "Ordinary performer? No - too big and impetuous!" - some contemporaries wrote about him. "Bright, but not deep!" - casually dropped Vladimir Lenin, the only, perhaps, of our compatriots who does not need even today, in the era of total unconsciousness, no PR. "Stupid, adventurous and insignificant!" - the descendants were diagnosed.
Versions, conjectures, hypotheses ... Resolving, however, is very simple - just go deep into the biography of the designated "hero" ...
Firstborn
When a young Cossack by the name of Gapon arrived in the small town of Belyaki of the Kobelyak district of the Poltava province, spread out on both banks of quiet Vorskla, no one could tell for sure. However, everyone who at least once encountered this person who bore the rather strange name Apollo Fedorovich noted his deep piety, the ability to clearly and clearly state his thoughts, a simple, clear and firm look at the world around him. Calm, even slightly phlegmatic in nature, kind and friendly to his interlocutor, completely devoid of envy and sincerely loving children, unable to, as they say, kill even flies, Apollo Gapon enjoyed well-deserved respect from those around him who constantly chose his “favorite” as volost clerks. Having served in this position for almost 40 years, Gapon Sr. never took a single bribe, categorically refused any kind of offerings in kind, avoided attracting neighboring peasants to work in his own garden. Loving to live firmly, thoroughly and on a grand scale, "this owner of profitable places in a huge region" preferred, however, to obtain personal wealth, albeit with hard, but exclusively his own labor.
To match him was his wife. Coming from a poor peasant family, this woman who did not know how to write competently enjoyed, nevertheless, great authority among relatives. Believing with her great-grandfather, she, considering the reading of the Gospel and the Lives of the Saints the most useful form of relaxation, indulged in the indicated occupation every minute free from economic affairs. Her inner world, fully oriented towards paternal Orthodoxy, was filled with all sorts of miracles, right up to the sincere belief that, for example, people who drink milk on Friday will have a horn on their forehead. On the other hand, this was precisely what made the “weak” half of the Gapon’s house quite uncompromising in matters of church service: so, considering singing on the choir more likely not even a duty, but a duty of every faithful Christian, she herself always performed it with maximum dedication. What neither tiredness, nor bad weather, nor material considerations could prevent.
It was in such an atmosphere on February 5, 1870, that the life path of the protagonist of our essay began. Since the day before the happy resolution of the future mother from the burden, the whole village offered prayers to the Right Prince George of Vladimir, the boy was named in honor of this saint. And given the fact that the birth itself was very difficult, and the baby was "weak, skinny, with strange properties of yellow spots all over the calf," the frightened parents did not look for souls from the first seconds. Thanks to the Almighty "for their heaven-given George-Yurochka" and hoping that the child who appeared in the future will be able to glorify the Gapon clan.
... And the happy father and mother did not know that the tiny lump lying in front of them could become the hero of the parable of the "cruel" angel, who, having come to the righteous's house, turned his neck to the unintelligible son as a reward.
In order to save the world from the coming monster ...
"Every step counts in life!"
From early childhood, George Gapon was easily injured, impressionable, one might even say, a nervous creature. The smallest trifle, a complete trifle, invisible to most of the other children, caused him abundant tears, roars and screams, most often followed by a lingering infant tantrum. Doctors shook their hands in bewilderment: "By external indicators, the eldest son of the municipality clerk is absolutely healthy!" And they advised others to have more patience - this, they say, sometimes happens in medical practice!
Already at preschool age, in the soul of “dear Yurasia” (which is exactly what one of the maternal grandfathers called his grandson), an understanding of the sinfulness of all things first arose. For hours he stood before the icons, praying and demanding forgiveness for his own evil thoughts, rude words, indecent desires and aspirations. A great impression on Gapon Jr. was then made by a case from the spiritual practice of Bishop of Novgorod John, who caught the devil in a vat of water with a cross sign, enslaving him and flying on him overnight to Jerusalem and back. Listening to this story, the boy experienced conflicting sensations: at the same time he wanted to possess unclean power and visit the Holy Land.
From less than 7 years George-Yuri began to fast. It should be noted that this lesson, associated with certain volitional efforts, gave him unspeakable pleasure: “If I can, and my peers do not, then I’m stronger in something than them!” However, even here the crafty one managed to catch him, for, having mixed up somehow the days of the week, George on Friday drank the milk soberly. And being severely punished "for the sin of this mother, he doubted the correspondence between the form and content of religion."
At the end of 1877, Gapon first sat at the desk of an elementary school, where he almost immediately showed such remarkable abilities that teachers unanimously advised him to continue his education further. With a little thought, the boy decided to devote himself to spiritual service. Meaning forgiveness and faithful service to God, the king and the Fatherland.
... People were happy about such a choice of Yuras. The child’s father, on the contrary, was silently broken, remembering with what frenzy his child once threw a stone at the carriage of a landowner passing by. Yes, the mother, who knew for sure, was very sad: her son would be better drowned in the river than would regularly go to church!
Indeed, everything is just like in those proverbs: “Pop is a golden sheaf” and “Having become a rector, you’ll enter parish faster” ...
Dear favorites
The first step of George Gapon on this difficult path can be considered his stay in the Poltava Theological College. Having arrived here in peasant clothes and with peasant manners, he already aroused in his appearance the burning hatred of those of his comrades who had the stupidity to sincerely consider themselves almost "the basis of provincial intellectualism." And although in the future, mainly due to the fantastic successes of George in the “book field”, his relations with opponents improved somewhat, he continued to remain infinitely lonely for all 4 years of staying in the walls of the “bursa”. Not sliding yet, however, into any anti-state acts.
Then it was the turn of the local seminary. God's law and other special subjects, domestic geography and history, statistics, foreign languages and rhetoric carry young Gapon to extremes. However, his restless mind implicitly strives for something more mysterious, fatal, mysterious, disturbing blood and embarrassing the heart. Finding in the end only insurmountable worries for the rest of his life.
In the early 1890s, George Gapon, thanks to the "friendly" service of a certain Isaac Feinerman, plunges headlong into the Tolstoyans sect. And almost immediately, the whole world turned black for him: in those around him, she began to perceive sheer hypocrisy. There, they heard, once brought into the altar the Holy Gifts while drunk. Here ate fast. And under the spoon of sweet chimera, a new dream sucks: to the university, to the doctor, to freedom!
The Directorate reacted instantly: without depriving the rebel seminarian of a scholarship and letting him finish his studies, in the certificate she decided to set a ball so low in behavior that this document would not even turn into a piece of paper, not into a “wolf ticket”. "You sang everything to us - this is the matter. So go dance!"
... Gapon is furious, he is overcome by a mad thirst for revenge. And it is not known how all this would end if it were not for the arrival of a father in Poltava, whose clever and kind eyes briefly removed the demonic obsession from the eyes of an almost accomplished revolutionary ...
a priest
"The doctor heals the body, and father, if he worthily bears this title, strengthens the soul, and the latter people need much more than the first!" - so said his wife, George, the daughter of one of the wealthy residents of Poltava, a smart, good, nice and well-mannered girl who only recently graduated with honors from high school. On the other hand, conversations with the Bishop of Poltava, Hilarion, had a calming effect on the young man. It can be said that it was these people who then prayed for Gapon, gave him the last chance to realize himself in charitable deeds.
For four years he was the leader of one of the cemetery churches of the city. He served honestly, forgetting about day and night, food and sleep, his own family and personal life. Believing that he completely atoned for the sins of his turbulent youth, not expecting tricks from anywhere. Forgetting the “banal” wisdom: the Lord does not scold, and experiencing His child, leads him along the path of personal thorns to the end.
One of the beautiful spring days, trouble came to Gapon’s modest dwelling: having given birth to a second child (he turned out to be a boy), the young mistress of the house became ill and died, leaving not only a newborn, but also a little daughter without a mother's affection. And the day after the funeral, George suddenly realized: the former silence, smoothness and grace that fell to his lot in the past few years will never be again!
... In less than a decade, he traveled almost all of Russia. He visited the courtyard of the Trinity-Sergius Lavra in Moscow, prayed at the relics of Sergius of Radonezh, admired the beauties of the Kremlin bell tower of John the Great. Arriving in St. Petersburg, he went around all the shrines there, repeating the same in Kharkov and Crimea. He met with Metropolitans Palladium, Vladimir and Anthony, Archbishop of Tauride Nicholas and Yamburg Benjamin, Chief Prosecutor of the Holy Synod Vladimir Sabler, Hoffmeister of Her Imperial Majesty Elizabeth Naryshkina, generals and admirals, high dignitaries of the empire, the table.
Steadily approaching the line beyond which the purity of pastoral service inevitably disappears and something completely different begins ...
Politician in cassock
The end of December 1902 brought an unprecedented success to the student of the St. Petersburg Theological Academy Georgy Gapon. Well, his public activity, all these visits, trips and jourfics were finally noticed in the Police Department. And, judging by their deserts, they gave the go-ahead to a meeting with Sergei Zubatov himself (1864-1917), an outlandish adviser who, having at one time fully tasted the "charms" of the revolutionary underground and soberly sober, became the political political assy of the Russian Empire. The latter "this small, thin-legged, black, with a bluish tint on his shaved face, with a large nose pushed to the left, the little man seemed very suitable for performing awareness-raising functions among the proletarians."
Inspired by the emerging prospects, George in the coming months literally torn between the banks of the Neva and the Mother See. He writes memos "on measures to improve the state organizations of workers' organizations", draws up references, declarations and appeals, holds numerous meetings with artisans. His acquaintances include John of Kronstadt, professor of economics and ardent counterrevolutionary Ivan Ozerov, leaders of the government-controlled Jewish Independent Workers Party Maria Vilbushevich and Genrikh Shaevich, moderate Zionist Joseph Sapir (Shapiro), editor of the Missionary Review and the Kolokorov Vasily newspaper Vasily The publisher of Moskovskiye Vedomosti is the Black Hundred Vladimir Gringmut, the gendarme general Alexander Skandrakov, and such outstanding operatives as Yevstraty Mednikov, Mikhail Gurovich, Nikolai Mikhailov. Gradually, the idea of creating their own organization — the “Assembly of Russian Factory Workers of St. Petersburg”, which, after the grand opening on April 11, 1904, first covered 150, and then more than 900 people, was being formed. Everything seemed to take its course, if not for one small detail.
... Quite early on, Gapon began to be impressed by outright "illegality". So, in parallel with visits to the Ministry of Internal Affairs, he was read out by the "creations" of anarchist Pyotr Kropotkin, purchased from under the floor. In addition, George liked the liberalism of the Zemstvo movement, talk "about the dear homeland oppressed by the tsarist satraps - Ukraine." Over time, the Socialist Revolutionaries appear on the horizon, one of which, Pincus Rutenberg, becomes his personal bodyguard. And soon, the newly made “fighter for a just cause” begins to feel the strength within itself to act independently, without regard to the “damned autocracy”.
By the beginning of 1905, the abyss of temptations sucked the former law-abiding priest completely and irrevocably ...
Initiator of provocation
In theory, the planned general protest rally looked simply banal: since local officials do not want to heed the fair demands of the workers of the Franco-Russian, Semyannikovsky and other metropolitan factories that have been continuously striking since January 4, 1905, we, people, will go to our tsar ourselves we will tell everything to the priest and him "about the bullying of the gentlemen of the capitalists, and about the fatigue from the protracted Manchu war, and much more." On the eve of January 8, George even wrote a letter to Nicholas II, where we find, by the way, these words: “Sire! I’m afraid that your ministers did not tell you the whole truth about the current state of things in the capital. Know that the population of St. Petersburg, believing in I’ve irrevocably decided to come tomorrow at 2 pm to the Winter Palace to present you my needs and the needs of the entire Russian people. " And the immediate term for the peaceful speech was not chosen by chance - after all, the day of commemoration of St. Philip, Metropolitan of Moscow, allegedly tortured by Ivan the Terrible! But, as they say, the road to hell is paved with good intentions.
On the morning of January 9, many areas of the "Northern Palmyra" were in the grip of a crowd of thousands, which, putting forward portraits of the anointed of God, the icon, the elderly, women and children ("They say they won’t dare shoot in their overcoats!") triumphing, rejoicing and robbing everything around, she began to make her way to the Palace Square - "To hear the Emperor and to him to utter his word." Gapon, ignoring the request of the mayor Ivan Fullon to contact him by phone, himself led his "heroes" from the southwest. However, at the Narva outpost, in the vicinity of Trinity Bridge, on the Moika River and on Vasilievsky Island, demonstrators began to insult the guard soldiers ("Cowards, the Japanese are hitting you at the front, and you are standing here as heroes!"), Shooting and throwing home-made bombs at the cordons. In response, the army, using weapons, scattered the protesters, after which up to 600 corpses remained on the streets.
... Gapon, falling out in the ground and injuring his hand, miraculously escaped death, leaving the place of the fight wrapped in a blanket on the powerful shoulders of the aforementioned Rutenberg. Becoming after such stress is already a completely different person ...
State criminal and emigrant
Recovering quickly enough after the defeat, Gapon, however, did not relent, but, continuing to believe in the response of the revolutionary explosion, on January 10, 1905 spreads the following demagogic appeal among the workers: "To soldiers and officers who kill their innocent brothers, their wives and children, "My pastoral curse! The soldiers who will help the people to achieve freedom are my blessing! Their soldier's oath to the traitor to the king, who ordered the shed of innocent blood, I allow!" Putting itself thereby outside the Russian laws.
A couple of days, George turns over in the bustling capital. Then, with the passport of a familiar sworn attorney and browning in his pocket, with an external masquerade ("pince-nez, state dress, magnificent coat"), he successfully leaves the borders of the empire near Taurogen in the Grand Duchy of Finland.
... "In the name of new achievements and further struggle," Gapon traveled half of Europe, saw Lausanne, Bern, Zurich and London, where, in his own words, "an atmosphere of freedom reigned." There was also a dispute with Lenin and his Social Democrats, who were “resting” in the same place (“They run after me, they need me, but I don’t need them!”), A mixture of sin, pride and longing, accompanied by unbridled drunkenness and turned out to be prophetic words : "Why regret it? Hang it - then you can’t go for a walk!" ...
The deceived victim
And then there was a return to the empire. An attempt to make excuses to colleagues: "Comrades, I made a mistake at first, got excited and called you to an armed uprising, I now consider it a utopia, and therefore I ask you not to listen to different gorged heads, I saw everything and I know everything how to keep the gains "I am convinced that if we do this, we will win a lot, now judge me as you want." And judged. For contact with the police. And the inglorious end came. Trapped by his former comrades-in-arms, Georgy Apollonovich Gapon was hanged by them in a loop on the hook of a hanger at the Zverzhitskaya dacha in Ozeryki near St. Petersburg at 19.00 on March 28, 1906. The accusation, drawn up by the denunciation of the same Rutenberg, read: "for cooperation with the gendarmerie and embezzlement of the party cash desk." The agony did not last long, but they could not betray the body to the whole month - they searched for it for so long ...
... It would be better if he would make a normal priest ...
Alexander MASHKIN, candidate of historical sciences
"Kiev Telegraph".
Original message
Почему имя попа Гапона стало нарицательным?
Я вам, ребята, на мозги
не капаю,
Но это — перегиб и парадокс:
Кого-то назначают Римским
Папою,
Кого-то запирают в тесный
бокс…
Владимир Высоцкий
22 января исполняется более 110 лет с того дня, когда на просторах занимавшей некогда одну шестую часть земного шара Российской империи вспыхнула так называемая Первая пролетарская революция. Грандиозный пожар тогдашнего мятежа разрушил не один десяток фабрик и заводов, превратил в зловонный пепел многие сотни цветущих имений, латифундий и хозяйств, угробил бесчисленное количество жизней, разрушил миллионы судеб. Это была катастрофа поистине вселенского масштаба, последствия которой нельзя оправдать ничем, даже якобы благородным стремлением "борцов за счастье народа" установить в стране режим свободы, равенства и братства.
Но при этом все же более интересным является другое. На сегодняшний день нам худо-бедно известны тайные вдохновители того черного дела, сущность которого историки консервативного направления обозначают терминами "глобальный заговор" и "мировая закулиса". Установлены также имена многих непосредственных исполнителей акции, не только стрелявших в полицию из рядов "дружелюбно настроенных манифестантов", но и бросавших самодельные бомбы под ноги солдатам заградительных отрядов. Достоянием гласности стали также фамилии "сокровенных руководителей", всех этих "Рутенбергов и Ко", призванных, с одной стороны, порождать тотальный хаос, а с другой — мастерски им управлять. И только фигура "публичного вождя движения" продолжает оставаться за кадром. Даже после того как фамилия его уже давно стала синонимом чего-то политически крайне сомнительного.
И действительно, что конкретно мы знаем о Георгии (по другим версиям — Юрии, а порой — и Григории) Гапоне? "Рядовой исполнитель? Нет — слишком масштабен и порывист!" — писали о нем некоторые современники. "Ярок, но не глубок!" — вскользь обронил Владимир Ленин, единственный, пожалуй, из наших соотечественников, не нуждающийся и сегодня, в эпоху тотального беспамятства, ни в каком пиаре. "Глуп, авантюристичен и ничтожен!" — поставили диагноз потомки.
Версии, догадки, гипотезы… Разрешающиеся, впрочем, весьма просто — достаточно только углубиться в биографию означенного "героя"…
Рождение первенца
Когда в раскинувшееся по обоим берегам тихой Ворсклы местечко Беляки Кобелякского уезда Полтавской губернии приехал молодцеватый казак по фамилии Гапон, точно сказать не мог никто. Однако все, кто хоть раз сталкивался тогда с этим человеком, носившим достаточно странное имя Аполлон Федорович, отмечали его глубокую набожность, умение ясно и четко излагать свои мысли, простой, ясный и твердый взгляд на окружающий мир. Спокойный, даже слегка флегматичный по характеру, добрый и приветливый к собеседнику, напрочь лишенный зависти и сердечно любивший детей, не способный, что называется, убить даже мухи, Аполлон Гапон пользовался заслуженным уважением окружающих, постоянно избиравших своего "любимчика" в волостные писари. Прослужив в означенной должности без малого 40 лет, Гапон-старший ни разу не взял ни одной взятки, категорически отказывался от каких бы то ни было подношений натурой, избегал привлекать соседских крестьян к работам на собственном огороде. Любя жить твердо, основательно и с размахом, "сей хозяин доходных мест огромного района" предпочитал, однако, добывать личный достаток пусть и тяжелым, но исключительно собственным трудом.
Под стать ему была и жена. Происходя из бедной крестьянской семьи, эта не умевшая грамотно писать женщина пользовалась, тем не менее, огромным авторитетом у родственников. Верующая с деда-прадеда, она, считая наиболее полезным видом отдыха чтение Евангелия и Житий Святых, предавалась означенному занятию каждую свободную от хозяйственных дел минуту. Ее всецело ориентированный на отеческое Православие внутренний мир был наполнен разного рода чудесами, вплоть до искреннего убеждения в том, что, например, у людей, пьющих молоко в пятницу, на лбу обязательно вырастет рог. С другой стороны, именно это и делало "слабую" половину дома Гапонов достаточно бескомпромиссной в вопросах церковного служения: так, считая пение на клиросе скорее даже не долгом, а обязанностью каждого правоверного христианина, она сама всегда выполняла ее с максимальной отдачею. Чему не могли помешать ни усталость, ни непогода, ни соображения материального характера.
Вот в такой обстановке 5 февраля 1870 года и начался жизненный путь главного героя нашего очерка. Поскольку же за день до счастливого разрешения будущей матери от бремени все село возносило молитвы благоверному князю Георгию Владимирскому, мальчика назвали в честь данного святителя. А учитывая тот факт, что сами роды прошли очень тяжело, а ребенок оказался "слабеньким, худосочным, с непонятного свойства желтыми пятнами по всему тельцу", перепуганные родители с первых секунд в нем души не чаяли. Благодаря Всевышнего "за подаренного небом их Георгия-Юрочку" и надеясь, что явившееся чадо в дальнейшем сумеет прославить род Гапонов.
…И не ведали счастливые отец с матерью, что лежащий перед ними крохотный комочек мог бы стать героем притчи о "жестоком" ангеле, который, придя в дом праведника, в качестве награды свернул шею его несмышленышу-сыну.
Дабы спасти мир от грядущего изверга…
"В жизни важен каждый шаг!"
Георгий Гапон с раннего детства был легкоранимым, впечатлительным, можно даже сказать, нервным созданием. Мельчайший пустяк, сущая безделица, незаметная для большинства других детей, вызывали у него обильные слезы, рев и крики, за которыми чаще всего следовала затяжная младенческая истерика. Доктора в недоумении разводили руками: "По внешним показателям старший сын господина волостного писаря абсолютно здоров!". И советовали окружающим набраться побольше терпения — такое, дескать, во врачебной практике иногда случается!
Уже в дошкольном возрасте в душе "дорогого Юрася" (а именно так называл внука один из дедов по материнской линии) впервые возникло понимание греховности всего сущего. Часами простаивал он перед иконами, молясь и требуя прощения за собственные дурные мысли, грубые слова, непотребные желания и стремления. Большое впечатление на Гапона-младшего произвел тогда случай из духовной практики епископа Новгородского Иоанна, крестным знамением поймавшего в чан с водой черта, закабалившего его и слетавшего на нем за ночь в Иерусалим и обратно. Слушая эту историю, мальчик испытывал противоречивые ощущения: ему одновременно и силою нечистой хотелось овладеть, и на Святой Земле побывать.
С неполных 7 лет Георгий-Юрий стал поститься. Следует отметить, что занятие это, связанное с определенными волевыми усилиями, доставляло ему несказанное удовольствие: "Если я так могу, а мои сверстники — нет, значит, я в чем-то сильнее, выше их!". Впрочем, и тут сумел поймать его лукавый, ибо, перепутав как-то дни недели, Георгий в пятницу всласть напился молока. А будучи строго наказан "за грех сей матерью, усомнился в соответствии между формой и содержанием религии".
В конце 1877 года Гапон впервые сел за парту начальной школы, где почти сразу же проявил такие недюжинные способности, что учителя в один голос советовали ему продолжать образование и дальше. Подумав немного, мальчик решил посвятить себя духовному служению. Означавшему всепрощение и верную службу Богу, царю и Отечеству.
…Окружающие радовались такому выбору Юрася. Отец же ребенка, наоборот, сокрушенно молчал, вспоминая, с каким остервенением его чадо однажды бросило камень в карету проезжавшего мимо помещика. Да сильно печалилась мать, знавшая наверняка: ее сын лучше утопится в реке, чем будет регулярно ходить в церковь!
Вот уж действительно, все — как в тех пословицах: "Поп — золотой сноп" и "Сделавшись настоятелем, быстрее прихожан в рай въедешь"…
Дорогой избранных
Первым шагом Георгия Гапона на этом нелегком пути можно считать пребывание его в Полтавском духовном училище. Явившись сюда в крестьянской одежде и с мужицкими манерами, он уже внешним видом своим вызывал жгучую ненависть тех из своих товарищей, кто имел глупость искренне считать себя чуть ли не "основой провинциального интеллектуализма". И хотя в дальнейшем, главным образом благодаря фантастическим успехам Георгия на "книжном поприще", его отношения с оппонентами несколько улучшились, он все 4 года пребывания в стенах "бурсы" продолжал оставаться бесконечно одиноким. Не соскальзывая еще, впрочем, ни в какие антигосударственные деяния.
Затем настала очередь местной семинарии. Закон Божий и другие специальные предметы, отечественная география и история, статистика, иностранные языки и риторика увлекают молодого Гапона до чрезвычайности. Однако его беспокойный ум подспудно стремится еще к чему-то, более загадочному, фатальному, таинственному, будоражащему кровь и смущающему сердце. Найдя в конце концов лишь непреодолимые заботы на всю оставшуюся жизнь.
В начале 1890-х годов Георгий Гапон, благодаря "дружеской" услуге некоего Исаака Фейнермана, с головой окунается в секту толстовцев. И почти сразу же весь мир для него окрасился в черный цвет: в окружающих ему стало чудиться сплошное лицемерие. Там, слышали, как-то принес в алтарь Священные Дары в нетрезвом виде. Здесь в пост ели скоромное. А под ложечкой сладкой химерою сосет новая мечта: в университет, на доктора, на свободу!
Дирекция среагировала мгновенно: не лишая мятежного семинариста стипендии и дав ему доучиться, в аттестате она решила выставить настолько низкий бал по поведению, чтобы документ этот превратился даже не в бумажку, нет — в "волчий билет". "Ты все пел нам — это дело. Так пойди же попляши!"
…Гапон — в бешенстве, его одолевает безумная жажда мщения. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не приезд в Полтаву отца, умные и добрые глаза которого ненадолго сняли бесовское наваждение с глаз уже почти состоявшегося революционера…
Священник
"Доктор лечит тело, а батюшка, если он достойно носит это звание, укрепляет душу, а в последнем люди нуждаются гораздо больше, чем в первом!" — так говорила Георгию его жена, дочь одного из состоятельных полтавчан, умная, хорошая, милая и воспитанная девушка, лишь недавно с отличием окончившая гимназию. С другой стороны, на юношу успокаивающе действовали и беседы с епископом Полтавским Илларионом. Можно сказать, что именно эти люди и отмолили тогда Гапона, дали ему последний шанс реализовать себя в богоугодных деяниях.
Четыре года он был руководителем одного из кладбищенских храмов города. Служил честно, забывая о дне и ночи, еде и сне, собственной семье и личной жизни. Полагая, что вполне искупил грехи бурной молодости, ниоткуда не ожидая подвохов. Забыв "банальную" мудрость: Господь поругаем не бывает, а испытывая чадо Свое, ведет его по пути личных терний до конца.
В один из прекрасных весенних дней в скромное жилище Гапона пришла беда: родив второго ребенка (им оказался мальчик), молодая хозяйка дома заболела и умерла, оставив без материнской ласки не только новорожденного, но и маленькую дочку. А на следующий день после похорон Георгий вдруг понял: прежних тиши, глади да благодати, выпавших на его долю в последние несколько лет, не будет больше никогда!
…Менее чем за десятилетие он исколесил почти всю Россию. В Москве побывал на подворье Троице-Сергиевой лавры, молился у мощей Сергия Радонежского, любовался красотами кремлевской колокольни Иоанна Великого. Приехав в Санкт-Петербург, обошел все тамошние святыни, повторив то же самое в Харькове и Крыму. Встречался с митрополитами Палладием, Владимиром и Антонием, архиепископом Таврическим Николаем и Ямбургским Вениамином, обер-прокурором Святейшего Синода Владимиром Саблером, гофмейстериной Ее императорского Величества Елизаветой Нарышкиной, генералами и адмиралами, высшими сановниками Империи, столичными рабочими и провинциальными босяками.
Неуклонно приближаясь к той грани, за которой неизбежно исчезает чистота пастырского служения и начинается нечто совсем иное…
Политик в рясе
Конец декабря 1902 года принес слушателю Санкт-Петербургской Духовной академии Георгию Гапону небывалый успех. Как же, его общественную активность, все эти визиты, разъезды и журфиксы наконец-то заметили в Департаменте полиции. И, оценив по заслугам, дали "добро" на встречу с самим Сергеем Зубатовым (1864—1917) — надворным советником, который, в свое время в полной мере вкусив "прелестей" революционного подполья и быстро протрезвев, сделался ассом политического сыска Российской империи. Последнему же "данный маленький, тонконогий, черный, с синеватым отливом на бритом лице, с большим носом, отодвинутым влево, человечек показался весьма подходящим для выполнения осведомительных функций в среде пролетариев".
Окрыленный наметившимися перспективами, Георгий в ближайшие месяцы буквально разрывался между берегами Невы и Первопрестольной. Он пишет докладные записки "о мерах по улучшению созданных государством рабочих организаций", составляет справки, декларации и воззвания, проводит многочисленные встречи с мастеровыми. В круг его знакомств входят Иоанн Кронштадтский, профессор-экономист и ярый контрреволюционер Иван Озеров, лидеры подконтрольной правительству Еврейской независимой рабочей партии Мария Вильбушевич и Генрих Шаевич, умеренный сионист Иосиф Сапир (Шапиро), редактор "Миссионерского обозрения" и газеты "Колокол" Василий Скворцов, издатель "Московских ведомостей" черносотенец Владимир Грингмут, жандармский генерал Александр Скандраков, такие выдающиеся оперативники, как Евстратий Медников, Михаил Гурович, Николай Михайлов. Постепенно формируется и мысль о создании собственной организации — "Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", которое после торжественного открытия 11 апреля 1904 года охватывало сначала 150, а затем — более 900 человек. Все, казалось, шло своим чередом, если бы не одна маленькая деталь.
…Достаточно рано Гапону стала импонировать откровенная "нелегальщина". Так, параллельно с визитами в МВД он зачитывался купленными из-под полы "творениями" анархиста Петра Кропоткина. Кроме того, Георгию нравился либерализм земского движения, разговоры "об угнетаемой царскими сатрапами милой родине — Украине". Со временем на горизонте появляются эсеры, один из которых, Пинкус Рутенберг, становится его личным телохранителем. А вскоре новоиспеченный "борец за правое дело" и вовсе начинает ощущать в себе силы действовать самостоятельно, без оглядки на "проклятое самодержавие".
К началу 1905 года бездна соблазнов засосала бывшего законопослушного попа окончательно и бесповоротно…
Инициатор провокации
В теории намечаемая акция всеобщего протеста выглядела до банального просто: раз местные чиновники не хотят прислушаться к справедливым требованиям непрерывно бастовавших с 4 января 1905 года рабочих Франко-Русского, Семянниковского и других столичных заводов, мы, дескать, народ, сами пойдем к нашему царю-батюшке и ему все расскажем "и об издевательствах господ капиталистов, и про усталость от затянувшейся Маньчжурской войны, и еще о многом другом". Накануне, 8 января, Георгий даже письмо Николаю ІІ составил, где находим, между прочим, и такие слова: "Государь! Боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что население Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решило явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа". Да и непосредственный срок мирного выступления был выбран не случайно — как-никак, день поминовения якобы замученного Иоанном Грозным святителя Филиппа, митрополита Московского! Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад.
С утра 9 января многие районы "Северной Пальмиры" оказалась во власти многотысячной толпы, которая, выставив вперед портреты помазанника Божьего, иконы, стариков, женщин и детей ("По ним, мол, если что, ребятки в шинелях стрелять не посмеют!"), торжествуя, ликуя и грабя все вокруг, стала пробиваться на Дворцовую площадь — "Императора услышать и ему свое слово молвить". Гапон, проигнорировав требование градоначальника Ивана Фуллона связаться с ним по телефону, сам вел своих "героев" с юго-запада. Однако у Нарвской заставы, в районе Троицкого моста, на Мойке и Васильевском острове демонстранты начали оскорблять караульных солдат ("Трусы, вас на фронте японцы бьют, а вы здесь героями стоите!"), стрелять и швырять самодельные бомбы в кордоны. В ответ армия, применив оружие, рассеяла митингующих, после чего на улицах осталось лежать до 600 трупов.
…Гапон же, извалявшись в земле и повредив руку, чудом избежал гибели, покинув место схватки завернутым в одеяло на мощных плечах упоминавшегося выше Рутенберга. Став после такого стресса уже совсем другой личностью…
Государственный преступник и эмигрант
Достаточно быстро придя в себя после разгрома, Гапон, впрочем, не унимается, а, продолжая верить в ответный революционный взрыв, 10 января 1905 года распространяет среди рабочих следующее демагогическое воззвание: "Солдатам и офицерам, убивающим своих невинных братьев, их жен и детей, — мое пастырское проклятие! Солдатам, которые будут помогать народу добиваться свободы, — мое благословение! Их солдатскую клятву изменнику царю, приказавшему пролить невинную кровь, разрешаю!". Поставив себя тем самым вне российских законов.
Еще пару дней Георгий кантуется в бурлящей столице. Затем с паспортом знакомого присяжного поверенного и браунингом в кармане, при внешнем маскараде ("пенсне, статский костюм, великолепная шуба") удачно покидает границы империи близ Таурогена в Великом Княжестве Финляндском.
… "Во имя новых свершений и дальнейшей борьбы" Гапон исколесил пол-Европы, видел Лозанну, Берн, Цюрих и Лондон, где, по его же собственным словам, "царила атмосфера свободы". А еще была распря с "отдыхавшим" там же Лениным и его социал-демократами ("Они за мной бегают, я им нужен, а они мне — нет!"), смесь греха, гордыни и тоски, сопровождавшаяся беспробудным пьянством да оказавшимися пророческими словами: "А чего жалеть? Повесят — тогда не загуляешь!"…
Обманутая жертва
А потом было возвращение в империю. Попытка оправдаться перед соратниками: "Товарищи, я ошибся сначала, погорячился и призывал вас к вооруженному восстанию, я сам теперь это считаю утопией, а поэтому прошу вас не слушать разных взвинченных голов, я все увидел и все знаю, чем следует удержать за собой завоеванное, убежден, что если мы так поступим, то много выиграем, теперь судите меня, как хотите". И судили. За связь с полицией. И настал бесславный конец. Заманенный бывшими соратниками в ловушку, Георгий Аполлонович Гапон был повешен ими в петле на крючке вешалки на даче Звержицкой в Озерках под Петербургом в 19.00 28 марта 1906 года. Обвинение, составленное по доносу все того же Рутенберга, гласило: "за сотрудничество с жандармерией и растрату партийной кассы". Агония длилась недолго, а вот предать тело земле не могли целый месяц — столько времени его искали...
…Уж лучше бы из него получился нормальный священник…
Александр МАШКИН, кандидат исторических наук
"Киевский ТелеграфЪ".
Я вам, ребята, на мозги
не капаю,
Но это — перегиб и парадокс:
Кого-то назначают Римским
Папою,
Кого-то запирают в тесный
бокс…
Владимир Высоцкий
22 января исполняется более 110 лет с того дня, когда на просторах занимавшей некогда одну шестую часть земного шара Российской империи вспыхнула так называемая Первая пролетарская революция. Грандиозный пожар тогдашнего мятежа разрушил не один десяток фабрик и заводов, превратил в зловонный пепел многие сотни цветущих имений, латифундий и хозяйств, угробил бесчисленное количество жизней, разрушил миллионы судеб. Это была катастрофа поистине вселенского масштаба, последствия которой нельзя оправдать ничем, даже якобы благородным стремлением "борцов за счастье народа" установить в стране режим свободы, равенства и братства.
Но при этом все же более интересным является другое. На сегодняшний день нам худо-бедно известны тайные вдохновители того черного дела, сущность которого историки консервативного направления обозначают терминами "глобальный заговор" и "мировая закулиса". Установлены также имена многих непосредственных исполнителей акции, не только стрелявших в полицию из рядов "дружелюбно настроенных манифестантов", но и бросавших самодельные бомбы под ноги солдатам заградительных отрядов. Достоянием гласности стали также фамилии "сокровенных руководителей", всех этих "Рутенбергов и Ко", призванных, с одной стороны, порождать тотальный хаос, а с другой — мастерски им управлять. И только фигура "публичного вождя движения" продолжает оставаться за кадром. Даже после того как фамилия его уже давно стала синонимом чего-то политически крайне сомнительного.
И действительно, что конкретно мы знаем о Георгии (по другим версиям — Юрии, а порой — и Григории) Гапоне? "Рядовой исполнитель? Нет — слишком масштабен и порывист!" — писали о нем некоторые современники. "Ярок, но не глубок!" — вскользь обронил Владимир Ленин, единственный, пожалуй, из наших соотечественников, не нуждающийся и сегодня, в эпоху тотального беспамятства, ни в каком пиаре. "Глуп, авантюристичен и ничтожен!" — поставили диагноз потомки.
Версии, догадки, гипотезы… Разрешающиеся, впрочем, весьма просто — достаточно только углубиться в биографию означенного "героя"…
Рождение первенца
Когда в раскинувшееся по обоим берегам тихой Ворсклы местечко Беляки Кобелякского уезда Полтавской губернии приехал молодцеватый казак по фамилии Гапон, точно сказать не мог никто. Однако все, кто хоть раз сталкивался тогда с этим человеком, носившим достаточно странное имя Аполлон Федорович, отмечали его глубокую набожность, умение ясно и четко излагать свои мысли, простой, ясный и твердый взгляд на окружающий мир. Спокойный, даже слегка флегматичный по характеру, добрый и приветливый к собеседнику, напрочь лишенный зависти и сердечно любивший детей, не способный, что называется, убить даже мухи, Аполлон Гапон пользовался заслуженным уважением окружающих, постоянно избиравших своего "любимчика" в волостные писари. Прослужив в означенной должности без малого 40 лет, Гапон-старший ни разу не взял ни одной взятки, категорически отказывался от каких бы то ни было подношений натурой, избегал привлекать соседских крестьян к работам на собственном огороде. Любя жить твердо, основательно и с размахом, "сей хозяин доходных мест огромного района" предпочитал, однако, добывать личный достаток пусть и тяжелым, но исключительно собственным трудом.
Под стать ему была и жена. Происходя из бедной крестьянской семьи, эта не умевшая грамотно писать женщина пользовалась, тем не менее, огромным авторитетом у родственников. Верующая с деда-прадеда, она, считая наиболее полезным видом отдыха чтение Евангелия и Житий Святых, предавалась означенному занятию каждую свободную от хозяйственных дел минуту. Ее всецело ориентированный на отеческое Православие внутренний мир был наполнен разного рода чудесами, вплоть до искреннего убеждения в том, что, например, у людей, пьющих молоко в пятницу, на лбу обязательно вырастет рог. С другой стороны, именно это и делало "слабую" половину дома Гапонов достаточно бескомпромиссной в вопросах церковного служения: так, считая пение на клиросе скорее даже не долгом, а обязанностью каждого правоверного христианина, она сама всегда выполняла ее с максимальной отдачею. Чему не могли помешать ни усталость, ни непогода, ни соображения материального характера.
Вот в такой обстановке 5 февраля 1870 года и начался жизненный путь главного героя нашего очерка. Поскольку же за день до счастливого разрешения будущей матери от бремени все село возносило молитвы благоверному князю Георгию Владимирскому, мальчика назвали в честь данного святителя. А учитывая тот факт, что сами роды прошли очень тяжело, а ребенок оказался "слабеньким, худосочным, с непонятного свойства желтыми пятнами по всему тельцу", перепуганные родители с первых секунд в нем души не чаяли. Благодаря Всевышнего "за подаренного небом их Георгия-Юрочку" и надеясь, что явившееся чадо в дальнейшем сумеет прославить род Гапонов.
…И не ведали счастливые отец с матерью, что лежащий перед ними крохотный комочек мог бы стать героем притчи о "жестоком" ангеле, который, придя в дом праведника, в качестве награды свернул шею его несмышленышу-сыну.
Дабы спасти мир от грядущего изверга…
"В жизни важен каждый шаг!"
Георгий Гапон с раннего детства был легкоранимым, впечатлительным, можно даже сказать, нервным созданием. Мельчайший пустяк, сущая безделица, незаметная для большинства других детей, вызывали у него обильные слезы, рев и крики, за которыми чаще всего следовала затяжная младенческая истерика. Доктора в недоумении разводили руками: "По внешним показателям старший сын господина волостного писаря абсолютно здоров!". И советовали окружающим набраться побольше терпения — такое, дескать, во врачебной практике иногда случается!
Уже в дошкольном возрасте в душе "дорогого Юрася" (а именно так называл внука один из дедов по материнской линии) впервые возникло понимание греховности всего сущего. Часами простаивал он перед иконами, молясь и требуя прощения за собственные дурные мысли, грубые слова, непотребные желания и стремления. Большое впечатление на Гапона-младшего произвел тогда случай из духовной практики епископа Новгородского Иоанна, крестным знамением поймавшего в чан с водой черта, закабалившего его и слетавшего на нем за ночь в Иерусалим и обратно. Слушая эту историю, мальчик испытывал противоречивые ощущения: ему одновременно и силою нечистой хотелось овладеть, и на Святой Земле побывать.
С неполных 7 лет Георгий-Юрий стал поститься. Следует отметить, что занятие это, связанное с определенными волевыми усилиями, доставляло ему несказанное удовольствие: "Если я так могу, а мои сверстники — нет, значит, я в чем-то сильнее, выше их!". Впрочем, и тут сумел поймать его лукавый, ибо, перепутав как-то дни недели, Георгий в пятницу всласть напился молока. А будучи строго наказан "за грех сей матерью, усомнился в соответствии между формой и содержанием религии".
В конце 1877 года Гапон впервые сел за парту начальной школы, где почти сразу же проявил такие недюжинные способности, что учителя в один голос советовали ему продолжать образование и дальше. Подумав немного, мальчик решил посвятить себя духовному служению. Означавшему всепрощение и верную службу Богу, царю и Отечеству.
…Окружающие радовались такому выбору Юрася. Отец же ребенка, наоборот, сокрушенно молчал, вспоминая, с каким остервенением его чадо однажды бросило камень в карету проезжавшего мимо помещика. Да сильно печалилась мать, знавшая наверняка: ее сын лучше утопится в реке, чем будет регулярно ходить в церковь!
Вот уж действительно, все — как в тех пословицах: "Поп — золотой сноп" и "Сделавшись настоятелем, быстрее прихожан в рай въедешь"…
Дорогой избранных
Первым шагом Георгия Гапона на этом нелегком пути можно считать пребывание его в Полтавском духовном училище. Явившись сюда в крестьянской одежде и с мужицкими манерами, он уже внешним видом своим вызывал жгучую ненависть тех из своих товарищей, кто имел глупость искренне считать себя чуть ли не "основой провинциального интеллектуализма". И хотя в дальнейшем, главным образом благодаря фантастическим успехам Георгия на "книжном поприще", его отношения с оппонентами несколько улучшились, он все 4 года пребывания в стенах "бурсы" продолжал оставаться бесконечно одиноким. Не соскальзывая еще, впрочем, ни в какие антигосударственные деяния.
Затем настала очередь местной семинарии. Закон Божий и другие специальные предметы, отечественная география и история, статистика, иностранные языки и риторика увлекают молодого Гапона до чрезвычайности. Однако его беспокойный ум подспудно стремится еще к чему-то, более загадочному, фатальному, таинственному, будоражащему кровь и смущающему сердце. Найдя в конце концов лишь непреодолимые заботы на всю оставшуюся жизнь.
В начале 1890-х годов Георгий Гапон, благодаря "дружеской" услуге некоего Исаака Фейнермана, с головой окунается в секту толстовцев. И почти сразу же весь мир для него окрасился в черный цвет: в окружающих ему стало чудиться сплошное лицемерие. Там, слышали, как-то принес в алтарь Священные Дары в нетрезвом виде. Здесь в пост ели скоромное. А под ложечкой сладкой химерою сосет новая мечта: в университет, на доктора, на свободу!
Дирекция среагировала мгновенно: не лишая мятежного семинариста стипендии и дав ему доучиться, в аттестате она решила выставить настолько низкий бал по поведению, чтобы документ этот превратился даже не в бумажку, нет — в "волчий билет". "Ты все пел нам — это дело. Так пойди же попляши!"
…Гапон — в бешенстве, его одолевает безумная жажда мщения. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не приезд в Полтаву отца, умные и добрые глаза которого ненадолго сняли бесовское наваждение с глаз уже почти состоявшегося революционера…
Священник
"Доктор лечит тело, а батюшка, если он достойно носит это звание, укрепляет душу, а в последнем люди нуждаются гораздо больше, чем в первом!" — так говорила Георгию его жена, дочь одного из состоятельных полтавчан, умная, хорошая, милая и воспитанная девушка, лишь недавно с отличием окончившая гимназию. С другой стороны, на юношу успокаивающе действовали и беседы с епископом Полтавским Илларионом. Можно сказать, что именно эти люди и отмолили тогда Гапона, дали ему последний шанс реализовать себя в богоугодных деяниях.
Четыре года он был руководителем одного из кладбищенских храмов города. Служил честно, забывая о дне и ночи, еде и сне, собственной семье и личной жизни. Полагая, что вполне искупил грехи бурной молодости, ниоткуда не ожидая подвохов. Забыв "банальную" мудрость: Господь поругаем не бывает, а испытывая чадо Свое, ведет его по пути личных терний до конца.
В один из прекрасных весенних дней в скромное жилище Гапона пришла беда: родив второго ребенка (им оказался мальчик), молодая хозяйка дома заболела и умерла, оставив без материнской ласки не только новорожденного, но и маленькую дочку. А на следующий день после похорон Георгий вдруг понял: прежних тиши, глади да благодати, выпавших на его долю в последние несколько лет, не будет больше никогда!
…Менее чем за десятилетие он исколесил почти всю Россию. В Москве побывал на подворье Троице-Сергиевой лавры, молился у мощей Сергия Радонежского, любовался красотами кремлевской колокольни Иоанна Великого. Приехав в Санкт-Петербург, обошел все тамошние святыни, повторив то же самое в Харькове и Крыму. Встречался с митрополитами Палладием, Владимиром и Антонием, архиепископом Таврическим Николаем и Ямбургским Вениамином, обер-прокурором Святейшего Синода Владимиром Саблером, гофмейстериной Ее императорского Величества Елизаветой Нарышкиной, генералами и адмиралами, высшими сановниками Империи, столичными рабочими и провинциальными босяками.
Неуклонно приближаясь к той грани, за которой неизбежно исчезает чистота пастырского служения и начинается нечто совсем иное…
Политик в рясе
Конец декабря 1902 года принес слушателю Санкт-Петербургской Духовной академии Георгию Гапону небывалый успех. Как же, его общественную активность, все эти визиты, разъезды и журфиксы наконец-то заметили в Департаменте полиции. И, оценив по заслугам, дали "добро" на встречу с самим Сергеем Зубатовым (1864—1917) — надворным советником, который, в свое время в полной мере вкусив "прелестей" революционного подполья и быстро протрезвев, сделался ассом политического сыска Российской империи. Последнему же "данный маленький, тонконогий, черный, с синеватым отливом на бритом лице, с большим носом, отодвинутым влево, человечек показался весьма подходящим для выполнения осведомительных функций в среде пролетариев".
Окрыленный наметившимися перспективами, Георгий в ближайшие месяцы буквально разрывался между берегами Невы и Первопрестольной. Он пишет докладные записки "о мерах по улучшению созданных государством рабочих организаций", составляет справки, декларации и воззвания, проводит многочисленные встречи с мастеровыми. В круг его знакомств входят Иоанн Кронштадтский, профессор-экономист и ярый контрреволюционер Иван Озеров, лидеры подконтрольной правительству Еврейской независимой рабочей партии Мария Вильбушевич и Генрих Шаевич, умеренный сионист Иосиф Сапир (Шапиро), редактор "Миссионерского обозрения" и газеты "Колокол" Василий Скворцов, издатель "Московских ведомостей" черносотенец Владимир Грингмут, жандармский генерал Александр Скандраков, такие выдающиеся оперативники, как Евстратий Медников, Михаил Гурович, Николай Михайлов. Постепенно формируется и мысль о создании собственной организации — "Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", которое после торжественного открытия 11 апреля 1904 года охватывало сначала 150, а затем — более 900 человек. Все, казалось, шло своим чередом, если бы не одна маленькая деталь.
…Достаточно рано Гапону стала импонировать откровенная "нелегальщина". Так, параллельно с визитами в МВД он зачитывался купленными из-под полы "творениями" анархиста Петра Кропоткина. Кроме того, Георгию нравился либерализм земского движения, разговоры "об угнетаемой царскими сатрапами милой родине — Украине". Со временем на горизонте появляются эсеры, один из которых, Пинкус Рутенберг, становится его личным телохранителем. А вскоре новоиспеченный "борец за правое дело" и вовсе начинает ощущать в себе силы действовать самостоятельно, без оглядки на "проклятое самодержавие".
К началу 1905 года бездна соблазнов засосала бывшего законопослушного попа окончательно и бесповоротно…
Инициатор провокации
В теории намечаемая акция всеобщего протеста выглядела до банального просто: раз местные чиновники не хотят прислушаться к справедливым требованиям непрерывно бастовавших с 4 января 1905 года рабочих Франко-Русского, Семянниковского и других столичных заводов, мы, дескать, народ, сами пойдем к нашему царю-батюшке и ему все расскажем "и об издевательствах господ капиталистов, и про усталость от затянувшейся Маньчжурской войны, и еще о многом другом". Накануне, 8 января, Георгий даже письмо Николаю ІІ составил, где находим, между прочим, и такие слова: "Государь! Боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что население Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решило явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа". Да и непосредственный срок мирного выступления был выбран не случайно — как-никак, день поминовения якобы замученного Иоанном Грозным святителя Филиппа, митрополита Московского! Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад.
С утра 9 января многие районы "Северной Пальмиры" оказалась во власти многотысячной толпы, которая, выставив вперед портреты помазанника Божьего, иконы, стариков, женщин и детей ("По ним, мол, если что, ребятки в шинелях стрелять не посмеют!"), торжествуя, ликуя и грабя все вокруг, стала пробиваться на Дворцовую площадь — "Императора услышать и ему свое слово молвить". Гапон, проигнорировав требование градоначальника Ивана Фуллона связаться с ним по телефону, сам вел своих "героев" с юго-запада. Однако у Нарвской заставы, в районе Троицкого моста, на Мойке и Васильевском острове демонстранты начали оскорблять караульных солдат ("Трусы, вас на фронте японцы бьют, а вы здесь героями стоите!"), стрелять и швырять самодельные бомбы в кордоны. В ответ армия, применив оружие, рассеяла митингующих, после чего на улицах осталось лежать до 600 трупов.
…Гапон же, извалявшись в земле и повредив руку, чудом избежал гибели, покинув место схватки завернутым в одеяло на мощных плечах упоминавшегося выше Рутенберга. Став после такого стресса уже совсем другой личностью…
Государственный преступник и эмигрант
Достаточно быстро придя в себя после разгрома, Гапон, впрочем, не унимается, а, продолжая верить в ответный революционный взрыв, 10 января 1905 года распространяет среди рабочих следующее демагогическое воззвание: "Солдатам и офицерам, убивающим своих невинных братьев, их жен и детей, — мое пастырское проклятие! Солдатам, которые будут помогать народу добиваться свободы, — мое благословение! Их солдатскую клятву изменнику царю, приказавшему пролить невинную кровь, разрешаю!". Поставив себя тем самым вне российских законов.
Еще пару дней Георгий кантуется в бурлящей столице. Затем с паспортом знакомого присяжного поверенного и браунингом в кармане, при внешнем маскараде ("пенсне, статский костюм, великолепная шуба") удачно покидает границы империи близ Таурогена в Великом Княжестве Финляндском.
… "Во имя новых свершений и дальнейшей борьбы" Гапон исколесил пол-Европы, видел Лозанну, Берн, Цюрих и Лондон, где, по его же собственным словам, "царила атмосфера свободы". А еще была распря с "отдыхавшим" там же Лениным и его социал-демократами ("Они за мной бегают, я им нужен, а они мне — нет!"), смесь греха, гордыни и тоски, сопровождавшаяся беспробудным пьянством да оказавшимися пророческими словами: "А чего жалеть? Повесят — тогда не загуляешь!"…
Обманутая жертва
А потом было возвращение в империю. Попытка оправдаться перед соратниками: "Товарищи, я ошибся сначала, погорячился и призывал вас к вооруженному восстанию, я сам теперь это считаю утопией, а поэтому прошу вас не слушать разных взвинченных голов, я все увидел и все знаю, чем следует удержать за собой завоеванное, убежден, что если мы так поступим, то много выиграем, теперь судите меня, как хотите". И судили. За связь с полицией. И настал бесславный конец. Заманенный бывшими соратниками в ловушку, Георгий Аполлонович Гапон был повешен ими в петле на крючке вешалки на даче Звержицкой в Озерках под Петербургом в 19.00 28 марта 1906 года. Обвинение, составленное по доносу все того же Рутенберга, гласило: "за сотрудничество с жандармерией и растрату партийной кассы". Агония длилась недолго, а вот предать тело земле не могли целый месяц — столько времени его искали...
…Уж лучше бы из него получился нормальный священник…
Александр МАШКИН, кандидат исторических наук
"Киевский ТелеграфЪ".
