Матушкин Андрей Николаевич
Президент IAPD
Staff member
Private access level
Full members of NP "MOD"
The English "virgin queen" Elizabeth I chopped off not only Mary Stuart's head, she executed 89 thousand more of her subjects. Unlike her contemporary Ivan the Terrible, who called her “the vulgar girl”, Elizabeth (whose mother, Anna Boleyn, too, was beheaded, by the way) did not repent of the deed either publicly or privately; she didn’t write down the money for the eternal commemoration in the monasteries did not send. The European monarchs did not have such habits at all.
If you will be in London - buy a ticket for a sightseeing tour of the city center in an open double-decker bus. There are headphones, you can listen to explanations in different languages, including Russian. At Hyde Park, you will hear that where there is now a "corner of the orator", there was a place of executions. Executions have been the main public entertainment of Londoners for many centuries. The main gallows was a cunning swivel structure: there were 23 loops on uneven beams, so it might remind the British something — either a Christmas tree with decorations, or something else. She also had a more neutral name - “Derrick's car”, after the name of the most deserved of the executioners here, there was even a saying “reliable, like Derrick's car”.
Where the Paddington Station is now, there was another noble gallows, arranged, unlike the previous one, without any fancy: three columns, three crossbars, eight loops on the crossbar, so that 24 people could be hung at once - one more than "At Derrick." London historian Peter Ackroyd lists more than a dozen well-known places of executions, adding that often the gallows were just at nameless intersections. And they worked without downtime, there was no underload. In the crowd of spectators, a crush occurred from time to time, the number trampled to death once (at the beginning of the 19th century) reached twenty-eight.
Cruelty as a natural disaster
In 1999, the Moscow publishing house Ad Marginem published a translation of Michel Foucault's work “Oversee and Punish” (by the way, on the cover there is another skinning), which contains many quotes from prescriptions on the procedures for executions and public torture in different European countries until the middle of the last century. European entertainers used a lot of imagination to make executions not only extremely long and painful, but also spectacular - one of the chapters in Foucault's book is entitled “The Shine of Execution”. Reading is not for the impressionable.
Cruelty was generated by the constant devastating wars of the Western European powers after the Middle Ages (which were even more ruthless). The Thirty Years War in the 17th century claimed half of the German population, or 60, or 80 percent, historians argue, the population of its southern part. The Pope even temporarily permitted polygamy in order to restore the popular population. Cromwell’s pacification of Ireland cost her 5/6 of the population. Ireland never recovered from this blow. As for Russia, it on its territory for almost seven centuries, between Batu and Lenin, did not know such bloodletting and was not familiar with such unbridled ferocity of morals.
I’m sorry, but I have to say an unpleasant thing: the history of Western civilization does not set up tremendous optimism - its practice was so bloody and brutal. And not only in the distant past - in the recent twentieth century, too. In terms of the scope of bloodletting and atrocities, the 20th century surpassed any past. By and large, there are no guarantees that this civilization will not return to its usual practice. This is a much, much more serious question than our Western-loving compatriots used to think. Knowing what we know about Western civilization (of which Hitler was a part), it’s hard not to state: its narcissism looks rather strange.
Sounds unexpected? Then I will quote one of the most prominent historians of our time, Oxford professor Norman Davis: “Everyone will agree that the crimes of the West in the twentieth century undermined the moral basis of his claims, including his past claims.”
According to the calculations of the historian R. G. Skrynnikov, a connoisseur of the era of Ivan the Terrible, from 3 to 4 thousand people were innocently executed and killed. Skrynnikov insists that we are dealing with nothing more than mass terror, especially in relation to the Novgorodians, and it is difficult to disagree with him, although Ivan the Terrible is a meek child next to Louis XI, nicknamed the Spider, Richard III (whom Shakespeare described as “The most vile monster of tyranny”), Henry VIII, Philip II, Jacob I Stuart, Duke Alba, Cesare Borgia, Catherine de Medici, Karl the Evil (without number), Charles V (the son of Juana Mad), Charles IX (who made Bartholomew’s night), Maria Bloody, Lord Protector Cromwell and a host of other pretty European characters ...
But I will continue the examples. Crusaders during the Albigensian wars slaughtered more than half the population of southern France. The pacifier of Prussia, the great master of the Order of the Crusaders Konrad Wallenrod, angry with the bishop of Courland, ordered that all the peasants of his bishopric be cut off his right hands. And it was done! February 16, 1568 (the time of the height of the oprichnina Ivan the Terrible), the Holy Inquisition condemned to death all (!) Residents of the Netherlands as heretics, and the Spanish king Philip II ordered to execute this sentence. This was not entirely successful, but the royal army did what it could. In Haarlem alone, 20,000 people were killed, and a total of 100,000 in the Netherlands.
The fact that today's political correctness perceives with horror, only a century or so ago, did not particularly avert anyone. Another classic of the English “story for readers” John Richard Green in 1874 calmly quoted Cromwell's report on work done in Ireland: “I ordered my soldiers to kill them all ... About a thousand people were killed in the church itself. I believe that all but one of the monks had their heads broken ... ”
In the 13th century, a gigantic gallows Monfocon was built near Paris. The monocoque was divided into cells by vertical columns and horizontal beams and could serve as a place of execution for 50 people at a time. According to the creator of the construction of de Marigny, an adviser to the king, the sight of a multitude of decaying bodies on Monfocone was to warn the rest of the subjects from crime.
Revolutionary entertainers
August 1, 1793 the revolutionary French Convention issued a decree prescribing "to destroy Vendée." At the beginning of 1794 the army got down to business. “Vendée must become a national cemetery,” proclaimed the brave General Turro, who led the “infernal columns” of punishers. The violence lasted 18 months. Executions and guillotines (even children's guillotines were delivered from Paris) to execute the decree was not enough. The extermination of people, according to the revolutionaries, was not fast enough. They decided: to drown. The city of Nantes, according to Norman Davis, was "the Atlantic port of the slave trade, and therefore there was a fleet of huge floating prisons at hand." But even this fleet would quickly dry up. Therefore, they came up with the idea of putting out a barge loaded with people on a reliable rope leash at the mouth of the Loire, drowning it, then pulling it back to the coast with ropes and slightly drying it before new use. It turned out, Davis writes, "a wonderful reusable device for execution."
It was not enough just to kill people to revolutionary entertainers. They found pleasure in tearing clothes off from them and tying them in pairs before loading onto barges. Naked pregnant women were tied face to face with old people, boys with old women, priests with girls, this was called "republican weddings."
So that those who hid in the forests did not survive, but died of starvation, cattle were cut, crops and houses burned. Jacobinsky General Westerman enthusiastically wrote to Paris: “Citizens of the Republicans, Vendée no longer exists! Thanks to our free saber, she died with her women and their offspring. Using the rights given to me, I trampled the children on horses, cut out the women. I did not regret a single prisoner. I destroyed everyone. ” Entire departments were depopulated; according to various estimates, from 400 thousand to a million people were exterminated. Sadly, the French conscience of Vendée does not seem to be tormenting.
In Russia, before the Bolsheviks appeared, nothing similar to the Vendean hecatomb did not happen. And then it happened: on the Don, in the Tambov province, in other places.
Like any empire during its construction, Russia went through the fate of a number of small peoples - Siberian and North Caucasian - it was not up to human rights and freedoms in their modern sense. One thing can be stated with certainty: there is no genocide in the full sense of the word on the conscience of Russia. Everything is relative. The American historian David Stannard in his book “The American Holocaust: the conquest of the New World” showed that the development of America was accompanied by the most terrible ethnic cleansing in the history of mankind: for 400 years, aliens from the Old World physically destroyed about one hundred million (!) Indigenous people. On the Fifth Continent, the British exterminated most of the Australian Aborigines and all (!) Tasmanians.
America and Australia were far away, but when the Russian authorities became aware that atrocities were happening near the borders of the empire, they sometimes went for direct intervention. The "Uman massacre" in June 1768, during the so-called "Koliivschina", claimed the lives of 20 thousand Jews. Many thousands of Jews died, in addition to Uman, also in Lysyanka, Kanev, Cherkassy, Zhlobin, Korsuni, Fastov, Bila Tserkva and especially in the Baltics. Although all this happened on “sovereign Polish territory”, the Russian authorities prompted the spread of atrocities to send General Krechetnikov’s corps against the Haidamaks, who defeated them in a few days and possibly saved the Jews of the Dnieper Right Bank from complete extermination.
Murders by law
As far back as 1819, 225 crimes and misconduct remained in England, punishable by the gallows. When a doctor at the English Embassy in St. Petersburg wrote in his diary in 1826 how astonished he was that only five criminals were executed in Russia following the Decembrist uprising, he clearly reflected the ideas of his compatriots about the proportionality of crime and punishment. In our country, he added, in the case of a military insurrection of such magnitude, probably three thousand three would have been executed.
So looked at things everywhere in Europe. In 1800, a law was passed in Denmark that provided for the death penalty for anyone who “at least advised” to abolish an unlimited form of government. And eternal penal servitude to the one who dared to condemn the actions of the government.
Now let's take the “Russian Truth”, it does not provide for the death penalty at all! From the Tale of Bygone Years we know that in 996 Vladimir Svyatoslavich tried to introduce the death penalty for robbers. He did this on the advice of the Byzantine bishops, but was soon forced to abandon cruel punishments uncharacteristic of Russia.
For the first time, the concept of the death penalty appears in Russia on the threshold of the 15th century in the Statutory Dvina Charter (for the third theft) and in the Pskov Judicial Charter (for treason, theft from the church, arson, horse-stealing and three-time theft in the prison).
The 1649 code provides for the death penalty in 63 cases - a lot, but still infinitely less than in Europe. Long trip to Western Europe in 1697-98. made a great impression on the attentive and inquisitive Peter the Great. Among other things, he decided that the material progress of the countries he visited was somehow connected with the cruelty of the laws and customs there, and made the corresponding conclusions. It is not a coincidence that the most cruel and massive action of his reign, the execution of the 201 rebellious archer on September 30, 1698 in Moscow, occurred immediately after the return of the young tsar from his 17-month European trip.
However, dealing with an established value system is extremely difficult. In terms of the number of executions, Russia even under Peter did not remotely come close to the countries that served him as an ideal, and after his death this type of punishment abruptly waned. The middle of the 18th century was marked by the actual abolition of the death penalty. In 1764, it turned out that there was no one to execute the verdict against Vasily Mirovich. For twenty years without executions, the executioner's profession has simply disappeared.
In 1907, the collective work Against the Death Penalty was published in Moscow. Among its authors were Leo Tolstoy, Berdyaev, Rozanov, Nabokov Sr., Tomas Masaryk and other famous writers, jurists and historians. Branding the cruelty of the tsarist government, they provide a complete, accurate and naming list of those executed in Russia for 81 years between the Decembrist uprising and 1906. During this time, 2,445 people were executed, that is, 30 executions per year were carried out.
True, two Polish revolts of 1830 and 1863 influenced this figure. and the beginning of the revolution of 1905-1907. If we take peacetime, we get 19 executions per year. To the whole huge Russia! What does this figure mean, taking into account the fact that during this entire period the death penalty for premeditated murder was strictly applied? She says that the killings themselves were extremely rare. (By the way, Finns were among the very violent peoples then, they more often than not Caucasians launched their famous “Finnish”.)
Two more illustrations to the issue of attitude to human life. The charter of the Russian army, the authorship of which belongs to Peter I, prescribed assistance to the wounded during the battle. In the Prussian charter, assistance to the wounded was provided only after the battle. The French and English charters of that time did not provide for assistance to the wounded at all.
An earlier example. An obligatory part of the state policy of Russia-Russia was the redemption of their prisoners. This is what the chapter “On the Atonement of the Prisoners” of the Stoglav Cathedral of 1551 reads: “In the hordes and in Tsaregrad and in the Crimea ... of all the captive payback from the royal treasury”. The ambassadors had targeted money to pay the ransom, which the treasury then reimbursed. But that is not all. Wealthy Levantine merchants and diplomats sometimes arrived in Russia with whole retinues, which could include captured Christians. The Russian authorities did not allow them to be taken back under any guise: “And which Orthodox captives of the captives are brought in, having paid back the Greeks and Turks, Armenians or other guests, and being in Moscow, they will delight them with them again, otherwise they should not be let in, and for that stand firmly; Yes, they will be paid back from the royal treasury. "
Population export
And here is an example of a completely different attitude to their own. This is a Polish example, but Poland has always longed to be and be known as Europe, Europe, Europe. In the fall of 1653, the Polish king Jan Casimir was eager to deal with Bogdan Khmelnytsky, although the latter temporarily had a strong ally in the person of the Crimean khan. When the Poles, Cossacks and Crimeans came together on the banks of the Dniester near the town of Zhvanets, it turned out that the Crimean khan was no longer an ally of Khmelnytsky: the Poles managed to persuade the khan ahead of time to separate the world. But on what terms! The khan breaks with Khmelnitsky - and as a reward he can rob everything that he wants on the way back, take away any number of prisoners with him. In the lands of the Polish crown! Until the end of the year, the Crimeans plundered the gentry houses without prejudice (“according to Lublin itself”) and took away many gentry of both sexes - it was much more profitable for them than robbing poor little Russian “claps”.
Many German princes traded their subjects, supplying cannon fodder abroad. King of Saxony Frederick Augustus I (1670-1733), better known as Augustus the Strong, loved porcelain and was happy to exchange 150 pieces of porcelain from the French king (the so-called “cabinet”) for just two regiments of his infantry. They like to cite this example as evidence of how highly valued porcelain was at the beginning of the 18th century, but for some reason they never cite it to show how low human life was valued in Europe at that time.
According to Brockhaus and Efron (vol. 16, p. 580), the Landgrass of Hesse-Kassel Frederick "fell into debt, to cover which he sold 17,000 men to England for war with the American colonies for 21 million thalers." More precisely, he simply sold all his troops, he couldn’t scrape together anymore: the population of Landgrafism decreased by 8% from this sale. A similar trade was carried on by the Duke of Braunschweig, the Landgraves Waldecki, Ganau, Anshpach, and other small German monarchs. German soldiers from the possessions of West German principalities were systematically bought also by the French government. A large number of German soldiers were purchased by the British East India Company, using them to conquer India.
Almost a century and a half before, the British, on the contrary, offered their cannon fodder. In June 1646, Lord Strafford and Member of Parliament Fleming told the Russian envoy in London, Gerasim Dokhturov: “If Tsar's Majesty needs service people, then the Parliament for Tsar's Majesty will have as many thousands of soldiers as possible”.
This is how the British repression of the sepoy uprising in India (1857 - 1858) is described.
The re-capture of Delhi by the British on September 19, 1857 was extremely cruel. The city was simultaneously attacked by four army columns - it is not surprising that a wave of looting and destruction swept through it. The soldiers were given the go-ahead for the three-day unpunished sack of Delhi. Mughal treasures and everything that could be found in the Red Fort - transportable historical and cultural values, jewelry, weapons and clothing of the royal family, even marble slabs and mosaics - were plundered. Both soldiers and officers participated in the robberies. As a certain captain Griffith noted, “we went into houses belonging to representatives of the richest class of local residents, and everywhere we got the same picture - destroyed houses, mutilated expensive utensils that could not be carried away ... Many English soldiers took away jewelry and gold jewelry , taken from the bodies of the murdered townspeople, I saw among my colleagues the pearl necklaces and golden mohura that they got in this way (a coin worth 15 rupees). ” The loot in Delhi also fell in England, where the British “returned from the colonies” brought it, many items became exhibits of the British Museum in London.
To get even for their defeats, the British “de-sacralized” many objects of religious worship. In mosques, bakeries, barracks and shops were arranged. Beautiful medieval buildings were destroyed "for security reasons." Thirty-three villages in the Delhi suburbs confiscated farmland. Then the reprisals began. In all corners of the country, which swept the rebellion, the victorious British accused of treason all residents of the rebellious regions without exception. Often the innocent were tortured and killed. Captain Hudson ordered to strip naked and then execute the sons of King Bahadur Shah. The executions of the rebels and their leaders were accompanied by such an unimaginable "peripheral" massacre that even some British officers could not contain their disgust. Lieutenant Colonel T. Rice Holmes wrote in his notes on trials organized by field courts in Delhi that “groups of natives brought to trial the Military Commissariat or special commissars, each of which was vested with the exclusive right to pardon and execute on behalf of the government. These judges were not at all inclined to show mercy. Almost all who appeared before the court were found guilty, and almost all those found guilty were sentenced to death. A gallows with an area of four square feet were installed in a prominent place in the city, and every day five or six accused were hung on it. The British officers sat around and, puffing their cigars, watched the convulsions of the victims. "
One suspicion of sympathy for the rebels was enough to wipe entire villages from the face of the earth. Those who were not hung were tied to the mouths of the cannons and torn to pieces in volleys. The streets and houses covered in blood were such a disgusting sight that one nineteen-year-old officer could not restrain his feelings: “It was a real murder,” he wrote, “I have seen a lot of bloody and terrible scenes lately, but I pray that God will not see nothing like what I had to see yesterday. Although the women were spared, their screams at the sight of the massacre of husbands and sons were so full of pain ... Lord witness - I am not a pity man, but when a gray-bearded old man is shot before your eyes, you must have an incredibly callous heart to look at it with full indifference ... "
The rebellion was crushed with extreme cruelty. And no matter how the British tried to characterize it just as “a sepoy riot, and nothing more,” the facts spoke of something else. One of the representatives of the British administration in Delhi, T. Metcalfe, noted with regret that “the British live on a volcano ready to explode at any moment in a flash of merciless violence. All Udhi with arms in their hands rebelled against us, not only regular troops, but also 60 thousand people from the ex-king’s army. The Zamindars and their servants, 250 forts, to the teeth equipped with artillery, act against us. They opposed the board of the Company (East India) with the supreme power of their own kings and almost unanimously supported them. Even the mercenaries who served in the army became our opponents, and everyone, up to the last man, joined the rebels ”...
Every day we are horrified by the horrors of war, and the acts of terrorists, both private and state-wide. And we forget that the sadism of a number of states that today consider themselves to be "enlightened" has not been unchanged for the first century, however much they whitewash themselves and ascribe their crimes to anyone else. They have always been like that. And they will be like that. All base things always stick out with the declared freedoms or the right of the master.
aftershock.su
If you will be in London - buy a ticket for a sightseeing tour of the city center in an open double-decker bus. There are headphones, you can listen to explanations in different languages, including Russian. At Hyde Park, you will hear that where there is now a "corner of the orator", there was a place of executions. Executions have been the main public entertainment of Londoners for many centuries. The main gallows was a cunning swivel structure: there were 23 loops on uneven beams, so it might remind the British something — either a Christmas tree with decorations, or something else. She also had a more neutral name - “Derrick's car”, after the name of the most deserved of the executioners here, there was even a saying “reliable, like Derrick's car”.
Where the Paddington Station is now, there was another noble gallows, arranged, unlike the previous one, without any fancy: three columns, three crossbars, eight loops on the crossbar, so that 24 people could be hung at once - one more than "At Derrick." London historian Peter Ackroyd lists more than a dozen well-known places of executions, adding that often the gallows were just at nameless intersections. And they worked without downtime, there was no underload. In the crowd of spectators, a crush occurred from time to time, the number trampled to death once (at the beginning of the 19th century) reached twenty-eight.
Cruelty as a natural disaster
In 1999, the Moscow publishing house Ad Marginem published a translation of Michel Foucault's work “Oversee and Punish” (by the way, on the cover there is another skinning), which contains many quotes from prescriptions on the procedures for executions and public torture in different European countries until the middle of the last century. European entertainers used a lot of imagination to make executions not only extremely long and painful, but also spectacular - one of the chapters in Foucault's book is entitled “The Shine of Execution”. Reading is not for the impressionable.
Cruelty was generated by the constant devastating wars of the Western European powers after the Middle Ages (which were even more ruthless). The Thirty Years War in the 17th century claimed half of the German population, or 60, or 80 percent, historians argue, the population of its southern part. The Pope even temporarily permitted polygamy in order to restore the popular population. Cromwell’s pacification of Ireland cost her 5/6 of the population. Ireland never recovered from this blow. As for Russia, it on its territory for almost seven centuries, between Batu and Lenin, did not know such bloodletting and was not familiar with such unbridled ferocity of morals.
I’m sorry, but I have to say an unpleasant thing: the history of Western civilization does not set up tremendous optimism - its practice was so bloody and brutal. And not only in the distant past - in the recent twentieth century, too. In terms of the scope of bloodletting and atrocities, the 20th century surpassed any past. By and large, there are no guarantees that this civilization will not return to its usual practice. This is a much, much more serious question than our Western-loving compatriots used to think. Knowing what we know about Western civilization (of which Hitler was a part), it’s hard not to state: its narcissism looks rather strange.
Sounds unexpected? Then I will quote one of the most prominent historians of our time, Oxford professor Norman Davis: “Everyone will agree that the crimes of the West in the twentieth century undermined the moral basis of his claims, including his past claims.”
According to the calculations of the historian R. G. Skrynnikov, a connoisseur of the era of Ivan the Terrible, from 3 to 4 thousand people were innocently executed and killed. Skrynnikov insists that we are dealing with nothing more than mass terror, especially in relation to the Novgorodians, and it is difficult to disagree with him, although Ivan the Terrible is a meek child next to Louis XI, nicknamed the Spider, Richard III (whom Shakespeare described as “The most vile monster of tyranny”), Henry VIII, Philip II, Jacob I Stuart, Duke Alba, Cesare Borgia, Catherine de Medici, Karl the Evil (without number), Charles V (the son of Juana Mad), Charles IX (who made Bartholomew’s night), Maria Bloody, Lord Protector Cromwell and a host of other pretty European characters ...
But I will continue the examples. Crusaders during the Albigensian wars slaughtered more than half the population of southern France. The pacifier of Prussia, the great master of the Order of the Crusaders Konrad Wallenrod, angry with the bishop of Courland, ordered that all the peasants of his bishopric be cut off his right hands. And it was done! February 16, 1568 (the time of the height of the oprichnina Ivan the Terrible), the Holy Inquisition condemned to death all (!) Residents of the Netherlands as heretics, and the Spanish king Philip II ordered to execute this sentence. This was not entirely successful, but the royal army did what it could. In Haarlem alone, 20,000 people were killed, and a total of 100,000 in the Netherlands.
The fact that today's political correctness perceives with horror, only a century or so ago, did not particularly avert anyone. Another classic of the English “story for readers” John Richard Green in 1874 calmly quoted Cromwell's report on work done in Ireland: “I ordered my soldiers to kill them all ... About a thousand people were killed in the church itself. I believe that all but one of the monks had their heads broken ... ”
In the 13th century, a gigantic gallows Monfocon was built near Paris. The monocoque was divided into cells by vertical columns and horizontal beams and could serve as a place of execution for 50 people at a time. According to the creator of the construction of de Marigny, an adviser to the king, the sight of a multitude of decaying bodies on Monfocone was to warn the rest of the subjects from crime.
Revolutionary entertainers
August 1, 1793 the revolutionary French Convention issued a decree prescribing "to destroy Vendée." At the beginning of 1794 the army got down to business. “Vendée must become a national cemetery,” proclaimed the brave General Turro, who led the “infernal columns” of punishers. The violence lasted 18 months. Executions and guillotines (even children's guillotines were delivered from Paris) to execute the decree was not enough. The extermination of people, according to the revolutionaries, was not fast enough. They decided: to drown. The city of Nantes, according to Norman Davis, was "the Atlantic port of the slave trade, and therefore there was a fleet of huge floating prisons at hand." But even this fleet would quickly dry up. Therefore, they came up with the idea of putting out a barge loaded with people on a reliable rope leash at the mouth of the Loire, drowning it, then pulling it back to the coast with ropes and slightly drying it before new use. It turned out, Davis writes, "a wonderful reusable device for execution."
It was not enough just to kill people to revolutionary entertainers. They found pleasure in tearing clothes off from them and tying them in pairs before loading onto barges. Naked pregnant women were tied face to face with old people, boys with old women, priests with girls, this was called "republican weddings."
So that those who hid in the forests did not survive, but died of starvation, cattle were cut, crops and houses burned. Jacobinsky General Westerman enthusiastically wrote to Paris: “Citizens of the Republicans, Vendée no longer exists! Thanks to our free saber, she died with her women and their offspring. Using the rights given to me, I trampled the children on horses, cut out the women. I did not regret a single prisoner. I destroyed everyone. ” Entire departments were depopulated; according to various estimates, from 400 thousand to a million people were exterminated. Sadly, the French conscience of Vendée does not seem to be tormenting.
In Russia, before the Bolsheviks appeared, nothing similar to the Vendean hecatomb did not happen. And then it happened: on the Don, in the Tambov province, in other places.
Like any empire during its construction, Russia went through the fate of a number of small peoples - Siberian and North Caucasian - it was not up to human rights and freedoms in their modern sense. One thing can be stated with certainty: there is no genocide in the full sense of the word on the conscience of Russia. Everything is relative. The American historian David Stannard in his book “The American Holocaust: the conquest of the New World” showed that the development of America was accompanied by the most terrible ethnic cleansing in the history of mankind: for 400 years, aliens from the Old World physically destroyed about one hundred million (!) Indigenous people. On the Fifth Continent, the British exterminated most of the Australian Aborigines and all (!) Tasmanians.
America and Australia were far away, but when the Russian authorities became aware that atrocities were happening near the borders of the empire, they sometimes went for direct intervention. The "Uman massacre" in June 1768, during the so-called "Koliivschina", claimed the lives of 20 thousand Jews. Many thousands of Jews died, in addition to Uman, also in Lysyanka, Kanev, Cherkassy, Zhlobin, Korsuni, Fastov, Bila Tserkva and especially in the Baltics. Although all this happened on “sovereign Polish territory”, the Russian authorities prompted the spread of atrocities to send General Krechetnikov’s corps against the Haidamaks, who defeated them in a few days and possibly saved the Jews of the Dnieper Right Bank from complete extermination.
Murders by law
As far back as 1819, 225 crimes and misconduct remained in England, punishable by the gallows. When a doctor at the English Embassy in St. Petersburg wrote in his diary in 1826 how astonished he was that only five criminals were executed in Russia following the Decembrist uprising, he clearly reflected the ideas of his compatriots about the proportionality of crime and punishment. In our country, he added, in the case of a military insurrection of such magnitude, probably three thousand three would have been executed.
So looked at things everywhere in Europe. In 1800, a law was passed in Denmark that provided for the death penalty for anyone who “at least advised” to abolish an unlimited form of government. And eternal penal servitude to the one who dared to condemn the actions of the government.
Now let's take the “Russian Truth”, it does not provide for the death penalty at all! From the Tale of Bygone Years we know that in 996 Vladimir Svyatoslavich tried to introduce the death penalty for robbers. He did this on the advice of the Byzantine bishops, but was soon forced to abandon cruel punishments uncharacteristic of Russia.
For the first time, the concept of the death penalty appears in Russia on the threshold of the 15th century in the Statutory Dvina Charter (for the third theft) and in the Pskov Judicial Charter (for treason, theft from the church, arson, horse-stealing and three-time theft in the prison).
The 1649 code provides for the death penalty in 63 cases - a lot, but still infinitely less than in Europe. Long trip to Western Europe in 1697-98. made a great impression on the attentive and inquisitive Peter the Great. Among other things, he decided that the material progress of the countries he visited was somehow connected with the cruelty of the laws and customs there, and made the corresponding conclusions. It is not a coincidence that the most cruel and massive action of his reign, the execution of the 201 rebellious archer on September 30, 1698 in Moscow, occurred immediately after the return of the young tsar from his 17-month European trip.
However, dealing with an established value system is extremely difficult. In terms of the number of executions, Russia even under Peter did not remotely come close to the countries that served him as an ideal, and after his death this type of punishment abruptly waned. The middle of the 18th century was marked by the actual abolition of the death penalty. In 1764, it turned out that there was no one to execute the verdict against Vasily Mirovich. For twenty years without executions, the executioner's profession has simply disappeared.
In 1907, the collective work Against the Death Penalty was published in Moscow. Among its authors were Leo Tolstoy, Berdyaev, Rozanov, Nabokov Sr., Tomas Masaryk and other famous writers, jurists and historians. Branding the cruelty of the tsarist government, they provide a complete, accurate and naming list of those executed in Russia for 81 years between the Decembrist uprising and 1906. During this time, 2,445 people were executed, that is, 30 executions per year were carried out.
True, two Polish revolts of 1830 and 1863 influenced this figure. and the beginning of the revolution of 1905-1907. If we take peacetime, we get 19 executions per year. To the whole huge Russia! What does this figure mean, taking into account the fact that during this entire period the death penalty for premeditated murder was strictly applied? She says that the killings themselves were extremely rare. (By the way, Finns were among the very violent peoples then, they more often than not Caucasians launched their famous “Finnish”.)
Two more illustrations to the issue of attitude to human life. The charter of the Russian army, the authorship of which belongs to Peter I, prescribed assistance to the wounded during the battle. In the Prussian charter, assistance to the wounded was provided only after the battle. The French and English charters of that time did not provide for assistance to the wounded at all.
An earlier example. An obligatory part of the state policy of Russia-Russia was the redemption of their prisoners. This is what the chapter “On the Atonement of the Prisoners” of the Stoglav Cathedral of 1551 reads: “In the hordes and in Tsaregrad and in the Crimea ... of all the captive payback from the royal treasury”. The ambassadors had targeted money to pay the ransom, which the treasury then reimbursed. But that is not all. Wealthy Levantine merchants and diplomats sometimes arrived in Russia with whole retinues, which could include captured Christians. The Russian authorities did not allow them to be taken back under any guise: “And which Orthodox captives of the captives are brought in, having paid back the Greeks and Turks, Armenians or other guests, and being in Moscow, they will delight them with them again, otherwise they should not be let in, and for that stand firmly; Yes, they will be paid back from the royal treasury. "
Population export
And here is an example of a completely different attitude to their own. This is a Polish example, but Poland has always longed to be and be known as Europe, Europe, Europe. In the fall of 1653, the Polish king Jan Casimir was eager to deal with Bogdan Khmelnytsky, although the latter temporarily had a strong ally in the person of the Crimean khan. When the Poles, Cossacks and Crimeans came together on the banks of the Dniester near the town of Zhvanets, it turned out that the Crimean khan was no longer an ally of Khmelnytsky: the Poles managed to persuade the khan ahead of time to separate the world. But on what terms! The khan breaks with Khmelnitsky - and as a reward he can rob everything that he wants on the way back, take away any number of prisoners with him. In the lands of the Polish crown! Until the end of the year, the Crimeans plundered the gentry houses without prejudice (“according to Lublin itself”) and took away many gentry of both sexes - it was much more profitable for them than robbing poor little Russian “claps”.
Many German princes traded their subjects, supplying cannon fodder abroad. King of Saxony Frederick Augustus I (1670-1733), better known as Augustus the Strong, loved porcelain and was happy to exchange 150 pieces of porcelain from the French king (the so-called “cabinet”) for just two regiments of his infantry. They like to cite this example as evidence of how highly valued porcelain was at the beginning of the 18th century, but for some reason they never cite it to show how low human life was valued in Europe at that time.
According to Brockhaus and Efron (vol. 16, p. 580), the Landgrass of Hesse-Kassel Frederick "fell into debt, to cover which he sold 17,000 men to England for war with the American colonies for 21 million thalers." More precisely, he simply sold all his troops, he couldn’t scrape together anymore: the population of Landgrafism decreased by 8% from this sale. A similar trade was carried on by the Duke of Braunschweig, the Landgraves Waldecki, Ganau, Anshpach, and other small German monarchs. German soldiers from the possessions of West German principalities were systematically bought also by the French government. A large number of German soldiers were purchased by the British East India Company, using them to conquer India.
Almost a century and a half before, the British, on the contrary, offered their cannon fodder. In June 1646, Lord Strafford and Member of Parliament Fleming told the Russian envoy in London, Gerasim Dokhturov: “If Tsar's Majesty needs service people, then the Parliament for Tsar's Majesty will have as many thousands of soldiers as possible”.
This is how the British repression of the sepoy uprising in India (1857 - 1858) is described.
The re-capture of Delhi by the British on September 19, 1857 was extremely cruel. The city was simultaneously attacked by four army columns - it is not surprising that a wave of looting and destruction swept through it. The soldiers were given the go-ahead for the three-day unpunished sack of Delhi. Mughal treasures and everything that could be found in the Red Fort - transportable historical and cultural values, jewelry, weapons and clothing of the royal family, even marble slabs and mosaics - were plundered. Both soldiers and officers participated in the robberies. As a certain captain Griffith noted, “we went into houses belonging to representatives of the richest class of local residents, and everywhere we got the same picture - destroyed houses, mutilated expensive utensils that could not be carried away ... Many English soldiers took away jewelry and gold jewelry , taken from the bodies of the murdered townspeople, I saw among my colleagues the pearl necklaces and golden mohura that they got in this way (a coin worth 15 rupees). ” The loot in Delhi also fell in England, where the British “returned from the colonies” brought it, many items became exhibits of the British Museum in London.
To get even for their defeats, the British “de-sacralized” many objects of religious worship. In mosques, bakeries, barracks and shops were arranged. Beautiful medieval buildings were destroyed "for security reasons." Thirty-three villages in the Delhi suburbs confiscated farmland. Then the reprisals began. In all corners of the country, which swept the rebellion, the victorious British accused of treason all residents of the rebellious regions without exception. Often the innocent were tortured and killed. Captain Hudson ordered to strip naked and then execute the sons of King Bahadur Shah. The executions of the rebels and their leaders were accompanied by such an unimaginable "peripheral" massacre that even some British officers could not contain their disgust. Lieutenant Colonel T. Rice Holmes wrote in his notes on trials organized by field courts in Delhi that “groups of natives brought to trial the Military Commissariat or special commissars, each of which was vested with the exclusive right to pardon and execute on behalf of the government. These judges were not at all inclined to show mercy. Almost all who appeared before the court were found guilty, and almost all those found guilty were sentenced to death. A gallows with an area of four square feet were installed in a prominent place in the city, and every day five or six accused were hung on it. The British officers sat around and, puffing their cigars, watched the convulsions of the victims. "
One suspicion of sympathy for the rebels was enough to wipe entire villages from the face of the earth. Those who were not hung were tied to the mouths of the cannons and torn to pieces in volleys. The streets and houses covered in blood were such a disgusting sight that one nineteen-year-old officer could not restrain his feelings: “It was a real murder,” he wrote, “I have seen a lot of bloody and terrible scenes lately, but I pray that God will not see nothing like what I had to see yesterday. Although the women were spared, their screams at the sight of the massacre of husbands and sons were so full of pain ... Lord witness - I am not a pity man, but when a gray-bearded old man is shot before your eyes, you must have an incredibly callous heart to look at it with full indifference ... "
The rebellion was crushed with extreme cruelty. And no matter how the British tried to characterize it just as “a sepoy riot, and nothing more,” the facts spoke of something else. One of the representatives of the British administration in Delhi, T. Metcalfe, noted with regret that “the British live on a volcano ready to explode at any moment in a flash of merciless violence. All Udhi with arms in their hands rebelled against us, not only regular troops, but also 60 thousand people from the ex-king’s army. The Zamindars and their servants, 250 forts, to the teeth equipped with artillery, act against us. They opposed the board of the Company (East India) with the supreme power of their own kings and almost unanimously supported them. Even the mercenaries who served in the army became our opponents, and everyone, up to the last man, joined the rebels ”...
Every day we are horrified by the horrors of war, and the acts of terrorists, both private and state-wide. And we forget that the sadism of a number of states that today consider themselves to be "enlightened" has not been unchanged for the first century, however much they whitewash themselves and ascribe their crimes to anyone else. They have always been like that. And they will be like that. All base things always stick out with the declared freedoms or the right of the master.
aftershock.su
Original message
Английская «королева-девственница» Елизавета I отрубила голову не только Марии Стюарт, она казнила ещё 89 тысяч своих подданных. В отличие от своего современника Ивана Грозного, называвшего её «пошлой девицей», Елизавета (чья мать, Анна Болейн, кстати, тоже была обезглавлена) не каялась в содеянном ни прилюдно, ни келейно, убиенных в «Синодики» не записывала, денег на вечное поминовение в монастыри не посылала. Европейские монархи таких привычек вообще сроду не имели.
Будете в Лондоне – купите билет на обзорную экскурсию по центру города в открытом двухэтажном автобусе. Там есть наушники, можно слушать объяснения на разных языках, включая русский. У Гайд-парка вы услышите, что там, где ныне «уголок оратора», находилось место казней. Казни были основным общественным развлечением лондонцев в течение многих веков. Главная виселица представляла собой хитроумную поворотную конструкцию: там, на разновысоких балках, были 23 петли, так что она, возможно, что-то напоминала англичанам – то ли ёлку с украшениями, то ли что-то ещё. У неё было и более нейтральное имя – «машина Деррика», по фамилии самого заслуженного из здешних палачей, бытовала даже поговорка «надёжный, как машина Деррика».
Там, где нынче Паддингтонский вокзал, стояла ещё одна знатная виселица, устроенная, в отличие от предыдущей, без всяких затей: три столба, три перекладины, по восемь петель на перекладине, так что можно было разом повесить 24 человека – на одного больше, чем «у Деррика». Историк Лондона Питер Акройд перечисляет ещё с дюжину известных мест казней, добавляя, что нередко виселицы стояли просто на безымянных перекрёстках. И работали они без простоев, недогрузки не было. В толпе зрителей время от времени случалась давка, число затоптанных насмерть однажды (в начале XIX века) достигло двадцати восьми.
Жестокость как стихийное бедствие
Московское издательство Ad Marginem выпустило в 1999 году перевод работы Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать» (кстати, на обложке – очередное сдирание кожи), содержащей немало цитат из предписаний по процедурам казней и публичных пыток в разных европейских странах вплоть до середины прошлого века. Европейские затейники употребили немало фантазии, чтобы сделать казни не только предельно долгими и мучительными, но и зрелищными – одна из глав в книге Фуко озаглавлена «Блеск казни». Чтение не для впечатлительных.
Жестокость порождалась постоянными опустошительными войнами западноевропейских держав уже после Средних веков (которые были ещё безжалостнее). Тридцатилетняя война в XVII веке унесла половину населения Германии и то ли 60, то ли 80 процентов – историки спорят – населения её южной части. Папа Римский даже временно разрешил многожёнство, дабы восстановить народное поголовье. Усмирение Кромвелем Ирландии стоило ей 5/6 населения. От этого удара Ирландия не оправилась уже никогда. Что касается России, она на своей территории почти семь веков, между Батыем и Лениным, подобных кровопусканий не знала и с такой необузданной свирепостью нравов знакома не была.
Сожалею, но придётся сказать неприятную вещь: история западной цивилизации не настраивает на громадный оптимизм – настолько кровопролитной и зверской была её практика. И не только в далёком прошлом – в недавнем ХХ веке тоже. По размаху кровопусканий и зверств ХХ век превзошёл любое прошлое. По большому счёту, нет гарантий, что эта цивилизация не вернётся к привычной для себя практике. Это гораздо, гораздо более серьёзный вопрос, чем привыкли думать наши западолюбивые земляки. Зная то, что мы знаем о западной цивилизации (частью которой был Гитлер), трудно не констатировать: её самолюбование выглядит достаточно странным.
Звучит неожиданно? Тогда процитирую одного из виднейших историков современности, оксфордского профессора Нормана Дэвиса: «Всякий согласится, что преступления Запада в ХХ веке подорвали моральное основание его претензий, включая и прошлые его претензии».
По подсчётам историка Р. Г. Скрынникова, знатока эпохи Ивана Грозного, при этом царе было безвинно казнено и убито от 3 до 4 тысяч человек. Скрынников настаивает, что мы имеем дело не с чем иным, как массовым террором, особенно по отношению к новгородцам, и с ним трудно не согласиться, хотя Иван Грозный – кроткое дитя рядом с Людовиком XI по прозвищу Паук, Ричардом III (которого Шекспир охарактеризовал как «самое мерзкое чудовище тирании»), Генрихом VIII, Филиппом II, Яковом I Стюартом, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым (без номера), Карлом V (сыном Хуаны Безумной), Карлом IX (устроившим Варфоломеевскую ночь), Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем и массой других симпатичных европейских персонажей…
Но продолжу примеры. Крестоносцы в ходе альбигойских войн вырезали больше половины населения Южной Франции. Усмиритель Пруссии, великий магистр ордена крестоносцев Конрад Валленрод, разгневавшись на курляндского епископа, приказал отрубить правые руки всем крестьянам его епископства. И это было исполнено! 16 февраля 1568 года (время разгара опричнины Ивана Грозного) cвятая инквизиция осудила на смерть всех (!) жителей Нидерландов как еретиков, а испанский король Филипп II приказал привести этот приговор в исполнение. Это не вполне удалось, но королевская армия сделала, что смогла. Только в Харлеме было убито 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах – 100 тысяч.
То, что сегодняшняя политкорректность воспринимает с ужасом, всего век с небольшим назад никого особенно не отвращало. Ещё один классик английской «истории для читателей» Джон Ричард Грин в 1874 году спокойно цитировал отчёт Кромвеля о проделанной работе в Ирландии: «Я приказал своим солдатам убивать их всех… В самой церкви было перебито около тысячи человек. Я полагаю, что всем монахам, кроме двух, были разбиты головы…»
В 13 веке недалеко от Парижа была построена гигантская виселица Монфокон. Монфокон был разделён на ячейки вертикальными столбами и горизонтальными балками и мог служить местом казни для 50 человек одновременно. По замыслу создателя сооружения де Мариньи, советника короля, вид множества разлагающихся тел на Монфоконе должен был предостерегать остальных подданных от преступлений.
Революционные затейники
1 августа 1793г. революционный французский Конвент издал декрет с предписанием «уничтожить Вандею». В начале 1794г. армия взялась за дело. «Вандея должна стать национальным кладбищем», – провозгласил храбрый генерал Тюрро, возглавивший «адские колонны» карателей. Расправа длилась 18 месяцев. Расстрелов и гильотин (из Парижа доставили даже детские гильотины) для исполнения указа оказалось недостаточно. Уничтожение людей происходило, по мнению революционеров, недостаточно быстро. Решили: топить. Город Нант, как пишет Норман Дэвис, был «атлантическим портом работорговли, в связи с чем здесь под рукой имелся целый флот огромных плавучих тюрем». Но даже этот флот быстро иссяк бы. Поэтому придумали выводить гружённую людьми баржу на надёжной канатной привязи в устье Луары, топить её, потом снова вытаскивать канатами на берег и слегка просушивать перед новым употреблением. Получилось, пишет Дэвис, «замечательное многоразовое устройство для казни».
Просто умерщвлять людей революционным затейникам было мало. Они находили удовольствие в том, чтобы до погрузки на баржи срывать с них одежду и связывать попарно. Беременных женщин обнажёнными связывали лицом к лицу со стариками, мальчиков со старухами, священников с девушками, это называлось «республиканскими свадьбами».
Чтобы спрятавшиеся в лесах не выжили, а умерли от голода, был вырезан скот, сожжены посевы и дома. Якобинский генерал Вестерман воодушевлённо писал в Париж: «Граждане республиканцы, Вандея более не существует! Благодаря нашей свободной сабле она умерла вместе со своими бабами и их отродьем. Используя данные мне права, я растоптал детей конями, вырезал женщин. Я не пожалел ни одного заключённого. Я уничтожил всех». Обезлюдели целые департаменты, было истреблено, по разным подсчётам, от 400 тысяч до миллиона человек. Как ни печально, национальную совесть Франции Вандея, судя по всему, не мучает.
В России до появления большевиков ничего похожего на вандейскую гекатомбу не случалось. А потом случилось: на Дону, в Тамбовской губернии, в других местах.
Как и всякая империя в период своего строительства, Россия тяжко прошлась по судьбам ряда малых народов – сибирских и северокавказских, – там было не до прав и свобод человека в современном их понимании. Одно можно утверждать с уверенностью: геноцидов в полном смысле слова на совести России нет. Всё познаётся в сравнении. Американский историк Дэвид Стэннард в своей книге «Американский холокост: завоевание Нового Света» показал, что освоение Америки сопровождалось самой страшной этнической чисткой в истории человечества: за 400 лет пришельцы из Старого Света физически уничтожили около ста миллионов (!) коренных жителей. На Пятом континенте англичане истребили большинство австралийских аборигенов и всех (!) тасманийцев.
Америка и Австралия были далеко, но когда русским властям становилось известно, что злодеяния творятся вблизи границ империи, они порой шли на прямое вмешательство. «Уманская резня» в июне 1768 года, во время так называемой «Колиивщины», унесла жизни 20 тысяч евреев. Многие тысячи евреев погибли, помимо Умани, также в Лысянке, Каневе, Черкассах, Жлобине, Корсуни, Фастове, Белой Церкви и особенно в Балте. Хотя всё это происходило на «суверенной польской территории», вести о размахе зверств побудили русские власти послать против гайдамаков корпус генерала Кречетникова, который разбил их в несколько дней и, возможно, спас евреев Правобережья Днепра от полного истребления.
Убийства по закону
Ещё в 1819 году в Англии оставалось 225 преступлений и проступков, каравшихся виселицей. Когда врач английского посольства в Петербурге писал в своём дневнике в 1826 г., насколько он поражён тем, что по следам восстания декабристов в России казнено всего пятеро преступников, он наглядно отразил понятия своих соотечественников о соразмерности преступления и кары. У нас, добавил он, по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено, вероятно, тысячи три человек.
Так смотрели на вещи повсюду в Европе. В Дании в 1800 году был принят закон, предусматривавший смертную казнь для всякого, кто «хотя бы советовал» отменить неограниченную форму правления. И вечную каторгу тому, кто осмелился порицать действия правительства.
А теперь возьмём «Русскую правду», она вообще не предусматривает смертную казнь! Из «Повести временных лет» мы знаем, что Владимир Святославич пытался в 996 г. ввести смертную казнь для разбойников. Сделал он это по совету византийских епископов, но вскоре был вынужден отказаться от несвойственных Руси жестоких наказаний.
Впервые понятие смертной казни появляется в России на пороге XV века в Уставной Двинской грамоте (за третью кражу) и в Псковской судной грамоте (за измену, кражу из церкви, поджог, конокрадство и троекратную кражу в посаде).
Уложение 1649 года предусматривает смертную казнь уже в 63 случаях – много, но всё ещё бесконечно меньше, чем в Европе. Долгая поездка по Западной Европе в 1697-98гг. произвела на внимательного и пытливого Петра Первого большое впечатление. Среди прочего он решил, что материальный прогресс посещённых им стран как-то связан с жестокостью тамошних законов и нравов, и сделал соответствующие выводы. Совсем не случайность, что самая жестокая и массовая акция его царствования, казнь 201 мятежного стрельца 30 сентября 1698 года в Москве, произошла сразу после возвращения молодого царя из его 17-месячной европейской поездки.
Однако бороться с устоявшейся системой ценностей – дело чрезвычайно трудное. По числу казней Россия даже при Петре и отдалённо не приблизилась к странам, служивших ему идеалом, а после его смерти этот вид наказания резко пошёл на убыль. Середина XVIII века отмечена фактической отменой смертной казни. В 1764 году оказалось, что некому исполнить приговор в отношении Василия Мировича. За двадцать лет без казней профессия палача попросту исчезла.
В 1907 году в Москве вышел коллективный труд «Против смертной казни». Среди его авторов были Лев Толстой, Бердяев, Розанов, Набоков-старший, Томаш Масарик и другие известные писатели, правоведы и историки. Клеймя жестокость царской власти, они приводят полный, точный и поимённый список казнённых в России в течение 81 года между восстанием декабристов и 1906 годом. За это время было казнено 2445 человек, то есть совершалось 30 казней в год.
На эту цифру, правда, повлияли два польских восстания 1830 и 1863гг. и начало революции 1905-1907гг. Если же брать мирное время, получится 19 казней в год. На всю огромную Россию! О чём говорит эта цифра с учётом того, что в течение всего этого периода смертная казнь за умышленное убийство применялась неукоснительно? Она говорит о том, что сами убийства случались крайне редко. (Кстати, в очень буйных народах тогда числились финны, они чаще кавказцев пускали в ход свои знаменитые «финки».)
Ещё две иллюстрации к вопросу об отношении к человеческой жизни. В уставе русской армии, авторство которого принадлежит Петру I, предписана помощь раненым во время боя. В прусском уставе помощь раненым была предусмотрена лишь после боя. Французские и английский уставы того времени помощь раненым не предусматривали вообще.
Более ранний пример. Обязательной частью государственной политики Руси-России был выкуп своих пленных. Вот что гласит глава «О искуплении пленных» Стоглавого Собора 1551 года: «В ордах и в Цареграде и в Крыму… всех плененых окупати из царевы казны». Послы располагали целевыми деньгами на оплату выкупа, которые им потом возмещала казна. Но это ещё не всё. Богатые левантийские торговцы и дипломаты иногда прибывали в Россию с целыми свитами, в составе которых могли быть пленные христиане. Вывезти их обратно русские власти не позволяли ни под каким видом: «А которых православных хрестьян плененых приводят, окупив греки и туркчане, армени или иные гости, да быв на Москве, восхотят их с собою опять повести, ино их не давати, и за то крепко стояти; да их окупати из царевы же казны».
Экспорт народонаселения
А вот пример совершенно другого отношения к своим. Это польский пример, но Польша всегда страстно хотела быть и слыть Европой, Европой, Европой. Осенью 1653 года польский король Ян Казимир рвался разобраться с Богданом Хмельницким, хотя последний временно имел сильного союзника в лице крымского хана. Когда поляки, казаки и крымцы сошлись на берегу Днестра у местечка Жванец, оказалось, что крымский хан уже не союзник Хмельницкому: поляки загодя сумели склонить хана к сепаратному миру. Но на каких условиях! Хан порывает с Хмельницким – и в награду может на обратном пути грабить всё, что ему вздумается, уводить с собой сколько угодно пленников. В землях польской короны! До конца года крымцы невозбранно грабили шляхетские дома («по самый Люблин») и увели в плен множество шляхты обоего пола – это было им гораздо выгоднее, чем грабить бедных малороссийских «хлопов».
Многие немецкие князья торговали своими подданными, поставляя пушечное мясо за границу. Король Саксонии Фредерик Август I (1670-1733), более известный как Август Сильный, очень любил фарфор и был счастлив выменять у французского короля 150 фарфоровых предметов (так называемый «кабинет») всего-то за два полка своей пехоты. Этот пример любят приводить в доказательство того, как высоко ценился в начале XVIII века фарфор, но почему-то никогда не приводят, чтобы показать, насколько низко ценилась в Европе того времени человеческая жизнь.
Согласно Брокгаузу и Ефрону (т. 16, с. 580), ландграф Гессен-Кассельский Фридрих «впал в долги, для покрытия которых продал Англии 17 тысяч человек своего войска для войны с американскими колониями за 21 млн. талеров». Точнее, он продал просто всё своё войско, больше ему было не наскрести: население ландграфства уменьшилось от этой продажи на 8%. Подобную же торговлю вели герцог Брауншвейгский, ландграфы Вальдеки, Ганау, Аншпах, другие мелкие немецкие монархи. Немецкие солдаты из владений западнонемецких княжеств покупались систематически также французским правительством. В большом количестве немецких солдат закупала английская Ост-Индская компания, используя их при завоевании Индии.
Почти за полтора века до этого, наоборот, англичане предлагали своё пушечное мясо. В июне 1646 года лорд Страффорд и член парламента Флеминг говорили русскому посланнику в Лондоне Герасиму Дохтурову: «Если царскому величеству нужны будут служилые люди, то у парламента для царского величества сколько угодно тысяч солдат готово будет тотчас».
Вот как описывается подавление англичанами восстания сипаев в Индии (1857 г. — 1858 г.)
Повторный захват Дели британцами 19 сентября 1857 года был крайне жестоким. Город одновременно атаковали четыре армейские колонны — ничего удивительного, что по нему прокатилась волна мародерства и разрушений. Солдатам дали «добро» на трехдневное безнаказанное разграбление Дели. Сокровища Моголов и все, что можно было найти в Красном форте, — транспортабельные исторические и культурные ценности, ювелирные изделия, оружие и одежда королевской семьи, даже мраморные плиты и мозаики, — было расхищено. В грабежах участвовали и солдаты, и офицеры. Как отметил некий капитан Гриффит, «мы заходили в дома, принадлежавшие представителям богатейшего сословия местных жителей, и везде заставали одну и ту же картину — разрушенные дома, изуродованные дорогие предметы утвари, которые не удалось унести… Многие английские солдаты забирали ювелирные изделия и золотые украшения, снятые с тел убитых горожан, я видел у сослуживцев доставшиеся им таким образом жемчужные ожерелья и золотые мохуры (монета достоинством 15 рупий)». Награбленное в Дели попало и в Англию, куда его привозили «вернувшиеся из колоний» британцы, многие предметы стали экспонатами Британского музея в Лондоне.
Чтобы поквитаться за поражения, британцы подвергли «десакрализации» множество объектов религиозного поклонения. В мечетях устраивали пекарни, бараки и магазины. Красивейшие средневековые здания разрушали «из соображений безопасности». У тридцати трех деревень в пригородах Дели конфисковали сельскохозяйственные угодья. Затем начались расправы. Во всех уголках страны, по которым прокатился мятеж, победоносные британцы обвиняли в измене всех жителей восставших районов поголовно. Зачастую пытали и убивали невиновных. Капитан Хадсон велел раздеть донага, а затем казнить сыновей короля Бахадур Шаха. Казни повстанцев и их вождей сопровождались такой невообразимой «периферийной» бойней, что даже некоторые британские офицеры не могли сдержать отвращения. Подполковник Т. Райс Холмс писал в своих заметках о судилищах, организованных полевыми судами в Дели, что «группы туземцев предавали суду Военного Комиссариата или специальных комиссаров, каждый из которых был наделен исключительным правом миловать и казнить от имени правительства. Судьи эти были совершенно не склонны к проявлению милосердия. Почти все представшие перед судом были признаны виновными, и почти все, кого признали виновными, были приговорены к смертной казни. На видном месте в городе установили виселицу площадью четыре квадратных фута, и каждый день на ней вешали по пять-шесть обвиняемых. Вокруг сидели британские офицеры и, попыхивая сигарами, наблюдали за конвульсиями жертв».
Одного подозрения в симпатии к повстанцам было достаточно, чтобы стереть с лица земли целые деревни. Тех, кого не вешали, привязывали к жерлам пушек и разрывали на куски залпами. Улицы и дома, залитые кровью, являли собой настолько отвратительное зрелище, что один девятнадцатилетний офицер не мог сдержать чувств: «Это было настоящее убийство, — писал он, — за последнее время я повидал много кровавых и ужасных сцен, но молю Бога, чтобы не увидеть ничего подобного тому, что мне пришлось лицезреть вчера. Хотя женщин и пощадили, их крики при виде кровавой расправы над мужьями и сыновьями были настолько полны боли… Господь свидетель — я человек не жалостливый, но когда у тебя на глазах расстреливают седобородого старика, надо иметь невероятно черствое сердце, чтобы смотреть на это с полным безразличием…»
Мятеж был подавлен с исключительной жестокостью. И как ни пытались британцы охарактеризовать его всего лишь как «бунт сипаев, и ничего более», факты говорили о другом. Один из представителей британской администрации в Дели, Т. Меткалф, отмечал с сожалением, что «англичане живут на вулкане, готовом в любой момент взорваться вспышкой беспощадного насилия. Все Удхи с оружием в руках восстали против нас, не только регулярные войска, но и 60 тысяч человек из армии экс-короля. Заминдары и их челядь, 250 фортов, до зубов оснащенных артиллерией, действуют против нас. Правлению Компании (Ост-Индской) они противопоставили верховную власть собственных королей и почти единодушно выступили в их поддержку. Даже служившие в армии наемники стали нашими противниками, и все, до последнего человека, примкнули к мятежникам»…
Каждый день мы ужасаемся ужасам войны, и деяниями террористов как частного, так и государственного масштаба. И забываем, что садизм ряда государств, ныне мнящих себя «просвещёнными» неизменен не первое столетие, как бы они не обеляли себя и не приписывали свои преступления кому-либо ещё. Они такими были всегда. И такими будут. Всё низменное всегда выпячивается при заявленных свободах или праве господина.
aftershock.su
Будете в Лондоне – купите билет на обзорную экскурсию по центру города в открытом двухэтажном автобусе. Там есть наушники, можно слушать объяснения на разных языках, включая русский. У Гайд-парка вы услышите, что там, где ныне «уголок оратора», находилось место казней. Казни были основным общественным развлечением лондонцев в течение многих веков. Главная виселица представляла собой хитроумную поворотную конструкцию: там, на разновысоких балках, были 23 петли, так что она, возможно, что-то напоминала англичанам – то ли ёлку с украшениями, то ли что-то ещё. У неё было и более нейтральное имя – «машина Деррика», по фамилии самого заслуженного из здешних палачей, бытовала даже поговорка «надёжный, как машина Деррика».
Там, где нынче Паддингтонский вокзал, стояла ещё одна знатная виселица, устроенная, в отличие от предыдущей, без всяких затей: три столба, три перекладины, по восемь петель на перекладине, так что можно было разом повесить 24 человека – на одного больше, чем «у Деррика». Историк Лондона Питер Акройд перечисляет ещё с дюжину известных мест казней, добавляя, что нередко виселицы стояли просто на безымянных перекрёстках. И работали они без простоев, недогрузки не было. В толпе зрителей время от времени случалась давка, число затоптанных насмерть однажды (в начале XIX века) достигло двадцати восьми.
Жестокость как стихийное бедствие
Московское издательство Ad Marginem выпустило в 1999 году перевод работы Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать» (кстати, на обложке – очередное сдирание кожи), содержащей немало цитат из предписаний по процедурам казней и публичных пыток в разных европейских странах вплоть до середины прошлого века. Европейские затейники употребили немало фантазии, чтобы сделать казни не только предельно долгими и мучительными, но и зрелищными – одна из глав в книге Фуко озаглавлена «Блеск казни». Чтение не для впечатлительных.
Жестокость порождалась постоянными опустошительными войнами западноевропейских держав уже после Средних веков (которые были ещё безжалостнее). Тридцатилетняя война в XVII веке унесла половину населения Германии и то ли 60, то ли 80 процентов – историки спорят – населения её южной части. Папа Римский даже временно разрешил многожёнство, дабы восстановить народное поголовье. Усмирение Кромвелем Ирландии стоило ей 5/6 населения. От этого удара Ирландия не оправилась уже никогда. Что касается России, она на своей территории почти семь веков, между Батыем и Лениным, подобных кровопусканий не знала и с такой необузданной свирепостью нравов знакома не была.
Сожалею, но придётся сказать неприятную вещь: история западной цивилизации не настраивает на громадный оптимизм – настолько кровопролитной и зверской была её практика. И не только в далёком прошлом – в недавнем ХХ веке тоже. По размаху кровопусканий и зверств ХХ век превзошёл любое прошлое. По большому счёту, нет гарантий, что эта цивилизация не вернётся к привычной для себя практике. Это гораздо, гораздо более серьёзный вопрос, чем привыкли думать наши западолюбивые земляки. Зная то, что мы знаем о западной цивилизации (частью которой был Гитлер), трудно не констатировать: её самолюбование выглядит достаточно странным.
Звучит неожиданно? Тогда процитирую одного из виднейших историков современности, оксфордского профессора Нормана Дэвиса: «Всякий согласится, что преступления Запада в ХХ веке подорвали моральное основание его претензий, включая и прошлые его претензии».
По подсчётам историка Р. Г. Скрынникова, знатока эпохи Ивана Грозного, при этом царе было безвинно казнено и убито от 3 до 4 тысяч человек. Скрынников настаивает, что мы имеем дело не с чем иным, как массовым террором, особенно по отношению к новгородцам, и с ним трудно не согласиться, хотя Иван Грозный – кроткое дитя рядом с Людовиком XI по прозвищу Паук, Ричардом III (которого Шекспир охарактеризовал как «самое мерзкое чудовище тирании»), Генрихом VIII, Филиппом II, Яковом I Стюартом, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым (без номера), Карлом V (сыном Хуаны Безумной), Карлом IX (устроившим Варфоломеевскую ночь), Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем и массой других симпатичных европейских персонажей…
Но продолжу примеры. Крестоносцы в ходе альбигойских войн вырезали больше половины населения Южной Франции. Усмиритель Пруссии, великий магистр ордена крестоносцев Конрад Валленрод, разгневавшись на курляндского епископа, приказал отрубить правые руки всем крестьянам его епископства. И это было исполнено! 16 февраля 1568 года (время разгара опричнины Ивана Грозного) cвятая инквизиция осудила на смерть всех (!) жителей Нидерландов как еретиков, а испанский король Филипп II приказал привести этот приговор в исполнение. Это не вполне удалось, но королевская армия сделала, что смогла. Только в Харлеме было убито 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах – 100 тысяч.
То, что сегодняшняя политкорректность воспринимает с ужасом, всего век с небольшим назад никого особенно не отвращало. Ещё один классик английской «истории для читателей» Джон Ричард Грин в 1874 году спокойно цитировал отчёт Кромвеля о проделанной работе в Ирландии: «Я приказал своим солдатам убивать их всех… В самой церкви было перебито около тысячи человек. Я полагаю, что всем монахам, кроме двух, были разбиты головы…»
В 13 веке недалеко от Парижа была построена гигантская виселица Монфокон. Монфокон был разделён на ячейки вертикальными столбами и горизонтальными балками и мог служить местом казни для 50 человек одновременно. По замыслу создателя сооружения де Мариньи, советника короля, вид множества разлагающихся тел на Монфоконе должен был предостерегать остальных подданных от преступлений.
Революционные затейники
1 августа 1793г. революционный французский Конвент издал декрет с предписанием «уничтожить Вандею». В начале 1794г. армия взялась за дело. «Вандея должна стать национальным кладбищем», – провозгласил храбрый генерал Тюрро, возглавивший «адские колонны» карателей. Расправа длилась 18 месяцев. Расстрелов и гильотин (из Парижа доставили даже детские гильотины) для исполнения указа оказалось недостаточно. Уничтожение людей происходило, по мнению революционеров, недостаточно быстро. Решили: топить. Город Нант, как пишет Норман Дэвис, был «атлантическим портом работорговли, в связи с чем здесь под рукой имелся целый флот огромных плавучих тюрем». Но даже этот флот быстро иссяк бы. Поэтому придумали выводить гружённую людьми баржу на надёжной канатной привязи в устье Луары, топить её, потом снова вытаскивать канатами на берег и слегка просушивать перед новым употреблением. Получилось, пишет Дэвис, «замечательное многоразовое устройство для казни».
Просто умерщвлять людей революционным затейникам было мало. Они находили удовольствие в том, чтобы до погрузки на баржи срывать с них одежду и связывать попарно. Беременных женщин обнажёнными связывали лицом к лицу со стариками, мальчиков со старухами, священников с девушками, это называлось «республиканскими свадьбами».
Чтобы спрятавшиеся в лесах не выжили, а умерли от голода, был вырезан скот, сожжены посевы и дома. Якобинский генерал Вестерман воодушевлённо писал в Париж: «Граждане республиканцы, Вандея более не существует! Благодаря нашей свободной сабле она умерла вместе со своими бабами и их отродьем. Используя данные мне права, я растоптал детей конями, вырезал женщин. Я не пожалел ни одного заключённого. Я уничтожил всех». Обезлюдели целые департаменты, было истреблено, по разным подсчётам, от 400 тысяч до миллиона человек. Как ни печально, национальную совесть Франции Вандея, судя по всему, не мучает.
В России до появления большевиков ничего похожего на вандейскую гекатомбу не случалось. А потом случилось: на Дону, в Тамбовской губернии, в других местах.
Как и всякая империя в период своего строительства, Россия тяжко прошлась по судьбам ряда малых народов – сибирских и северокавказских, – там было не до прав и свобод человека в современном их понимании. Одно можно утверждать с уверенностью: геноцидов в полном смысле слова на совести России нет. Всё познаётся в сравнении. Американский историк Дэвид Стэннард в своей книге «Американский холокост: завоевание Нового Света» показал, что освоение Америки сопровождалось самой страшной этнической чисткой в истории человечества: за 400 лет пришельцы из Старого Света физически уничтожили около ста миллионов (!) коренных жителей. На Пятом континенте англичане истребили большинство австралийских аборигенов и всех (!) тасманийцев.
Америка и Австралия были далеко, но когда русским властям становилось известно, что злодеяния творятся вблизи границ империи, они порой шли на прямое вмешательство. «Уманская резня» в июне 1768 года, во время так называемой «Колиивщины», унесла жизни 20 тысяч евреев. Многие тысячи евреев погибли, помимо Умани, также в Лысянке, Каневе, Черкассах, Жлобине, Корсуни, Фастове, Белой Церкви и особенно в Балте. Хотя всё это происходило на «суверенной польской территории», вести о размахе зверств побудили русские власти послать против гайдамаков корпус генерала Кречетникова, который разбил их в несколько дней и, возможно, спас евреев Правобережья Днепра от полного истребления.
Убийства по закону
Ещё в 1819 году в Англии оставалось 225 преступлений и проступков, каравшихся виселицей. Когда врач английского посольства в Петербурге писал в своём дневнике в 1826 г., насколько он поражён тем, что по следам восстания декабристов в России казнено всего пятеро преступников, он наглядно отразил понятия своих соотечественников о соразмерности преступления и кары. У нас, добавил он, по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено, вероятно, тысячи три человек.
Так смотрели на вещи повсюду в Европе. В Дании в 1800 году был принят закон, предусматривавший смертную казнь для всякого, кто «хотя бы советовал» отменить неограниченную форму правления. И вечную каторгу тому, кто осмелился порицать действия правительства.
А теперь возьмём «Русскую правду», она вообще не предусматривает смертную казнь! Из «Повести временных лет» мы знаем, что Владимир Святославич пытался в 996 г. ввести смертную казнь для разбойников. Сделал он это по совету византийских епископов, но вскоре был вынужден отказаться от несвойственных Руси жестоких наказаний.
Впервые понятие смертной казни появляется в России на пороге XV века в Уставной Двинской грамоте (за третью кражу) и в Псковской судной грамоте (за измену, кражу из церкви, поджог, конокрадство и троекратную кражу в посаде).
Уложение 1649 года предусматривает смертную казнь уже в 63 случаях – много, но всё ещё бесконечно меньше, чем в Европе. Долгая поездка по Западной Европе в 1697-98гг. произвела на внимательного и пытливого Петра Первого большое впечатление. Среди прочего он решил, что материальный прогресс посещённых им стран как-то связан с жестокостью тамошних законов и нравов, и сделал соответствующие выводы. Совсем не случайность, что самая жестокая и массовая акция его царствования, казнь 201 мятежного стрельца 30 сентября 1698 года в Москве, произошла сразу после возвращения молодого царя из его 17-месячной европейской поездки.
Однако бороться с устоявшейся системой ценностей – дело чрезвычайно трудное. По числу казней Россия даже при Петре и отдалённо не приблизилась к странам, служивших ему идеалом, а после его смерти этот вид наказания резко пошёл на убыль. Середина XVIII века отмечена фактической отменой смертной казни. В 1764 году оказалось, что некому исполнить приговор в отношении Василия Мировича. За двадцать лет без казней профессия палача попросту исчезла.
В 1907 году в Москве вышел коллективный труд «Против смертной казни». Среди его авторов были Лев Толстой, Бердяев, Розанов, Набоков-старший, Томаш Масарик и другие известные писатели, правоведы и историки. Клеймя жестокость царской власти, они приводят полный, точный и поимённый список казнённых в России в течение 81 года между восстанием декабристов и 1906 годом. За это время было казнено 2445 человек, то есть совершалось 30 казней в год.
На эту цифру, правда, повлияли два польских восстания 1830 и 1863гг. и начало революции 1905-1907гг. Если же брать мирное время, получится 19 казней в год. На всю огромную Россию! О чём говорит эта цифра с учётом того, что в течение всего этого периода смертная казнь за умышленное убийство применялась неукоснительно? Она говорит о том, что сами убийства случались крайне редко. (Кстати, в очень буйных народах тогда числились финны, они чаще кавказцев пускали в ход свои знаменитые «финки».)
Ещё две иллюстрации к вопросу об отношении к человеческой жизни. В уставе русской армии, авторство которого принадлежит Петру I, предписана помощь раненым во время боя. В прусском уставе помощь раненым была предусмотрена лишь после боя. Французские и английский уставы того времени помощь раненым не предусматривали вообще.
Более ранний пример. Обязательной частью государственной политики Руси-России был выкуп своих пленных. Вот что гласит глава «О искуплении пленных» Стоглавого Собора 1551 года: «В ордах и в Цареграде и в Крыму… всех плененых окупати из царевы казны». Послы располагали целевыми деньгами на оплату выкупа, которые им потом возмещала казна. Но это ещё не всё. Богатые левантийские торговцы и дипломаты иногда прибывали в Россию с целыми свитами, в составе которых могли быть пленные христиане. Вывезти их обратно русские власти не позволяли ни под каким видом: «А которых православных хрестьян плененых приводят, окупив греки и туркчане, армени или иные гости, да быв на Москве, восхотят их с собою опять повести, ино их не давати, и за то крепко стояти; да их окупати из царевы же казны».
Экспорт народонаселения
А вот пример совершенно другого отношения к своим. Это польский пример, но Польша всегда страстно хотела быть и слыть Европой, Европой, Европой. Осенью 1653 года польский король Ян Казимир рвался разобраться с Богданом Хмельницким, хотя последний временно имел сильного союзника в лице крымского хана. Когда поляки, казаки и крымцы сошлись на берегу Днестра у местечка Жванец, оказалось, что крымский хан уже не союзник Хмельницкому: поляки загодя сумели склонить хана к сепаратному миру. Но на каких условиях! Хан порывает с Хмельницким – и в награду может на обратном пути грабить всё, что ему вздумается, уводить с собой сколько угодно пленников. В землях польской короны! До конца года крымцы невозбранно грабили шляхетские дома («по самый Люблин») и увели в плен множество шляхты обоего пола – это было им гораздо выгоднее, чем грабить бедных малороссийских «хлопов».
Многие немецкие князья торговали своими подданными, поставляя пушечное мясо за границу. Король Саксонии Фредерик Август I (1670-1733), более известный как Август Сильный, очень любил фарфор и был счастлив выменять у французского короля 150 фарфоровых предметов (так называемый «кабинет») всего-то за два полка своей пехоты. Этот пример любят приводить в доказательство того, как высоко ценился в начале XVIII века фарфор, но почему-то никогда не приводят, чтобы показать, насколько низко ценилась в Европе того времени человеческая жизнь.
Согласно Брокгаузу и Ефрону (т. 16, с. 580), ландграф Гессен-Кассельский Фридрих «впал в долги, для покрытия которых продал Англии 17 тысяч человек своего войска для войны с американскими колониями за 21 млн. талеров». Точнее, он продал просто всё своё войско, больше ему было не наскрести: население ландграфства уменьшилось от этой продажи на 8%. Подобную же торговлю вели герцог Брауншвейгский, ландграфы Вальдеки, Ганау, Аншпах, другие мелкие немецкие монархи. Немецкие солдаты из владений западнонемецких княжеств покупались систематически также французским правительством. В большом количестве немецких солдат закупала английская Ост-Индская компания, используя их при завоевании Индии.
Почти за полтора века до этого, наоборот, англичане предлагали своё пушечное мясо. В июне 1646 года лорд Страффорд и член парламента Флеминг говорили русскому посланнику в Лондоне Герасиму Дохтурову: «Если царскому величеству нужны будут служилые люди, то у парламента для царского величества сколько угодно тысяч солдат готово будет тотчас».
Вот как описывается подавление англичанами восстания сипаев в Индии (1857 г. — 1858 г.)
Повторный захват Дели британцами 19 сентября 1857 года был крайне жестоким. Город одновременно атаковали четыре армейские колонны — ничего удивительного, что по нему прокатилась волна мародерства и разрушений. Солдатам дали «добро» на трехдневное безнаказанное разграбление Дели. Сокровища Моголов и все, что можно было найти в Красном форте, — транспортабельные исторические и культурные ценности, ювелирные изделия, оружие и одежда королевской семьи, даже мраморные плиты и мозаики, — было расхищено. В грабежах участвовали и солдаты, и офицеры. Как отметил некий капитан Гриффит, «мы заходили в дома, принадлежавшие представителям богатейшего сословия местных жителей, и везде заставали одну и ту же картину — разрушенные дома, изуродованные дорогие предметы утвари, которые не удалось унести… Многие английские солдаты забирали ювелирные изделия и золотые украшения, снятые с тел убитых горожан, я видел у сослуживцев доставшиеся им таким образом жемчужные ожерелья и золотые мохуры (монета достоинством 15 рупий)». Награбленное в Дели попало и в Англию, куда его привозили «вернувшиеся из колоний» британцы, многие предметы стали экспонатами Британского музея в Лондоне.
Чтобы поквитаться за поражения, британцы подвергли «десакрализации» множество объектов религиозного поклонения. В мечетях устраивали пекарни, бараки и магазины. Красивейшие средневековые здания разрушали «из соображений безопасности». У тридцати трех деревень в пригородах Дели конфисковали сельскохозяйственные угодья. Затем начались расправы. Во всех уголках страны, по которым прокатился мятеж, победоносные британцы обвиняли в измене всех жителей восставших районов поголовно. Зачастую пытали и убивали невиновных. Капитан Хадсон велел раздеть донага, а затем казнить сыновей короля Бахадур Шаха. Казни повстанцев и их вождей сопровождались такой невообразимой «периферийной» бойней, что даже некоторые британские офицеры не могли сдержать отвращения. Подполковник Т. Райс Холмс писал в своих заметках о судилищах, организованных полевыми судами в Дели, что «группы туземцев предавали суду Военного Комиссариата или специальных комиссаров, каждый из которых был наделен исключительным правом миловать и казнить от имени правительства. Судьи эти были совершенно не склонны к проявлению милосердия. Почти все представшие перед судом были признаны виновными, и почти все, кого признали виновными, были приговорены к смертной казни. На видном месте в городе установили виселицу площадью четыре квадратных фута, и каждый день на ней вешали по пять-шесть обвиняемых. Вокруг сидели британские офицеры и, попыхивая сигарами, наблюдали за конвульсиями жертв».
Одного подозрения в симпатии к повстанцам было достаточно, чтобы стереть с лица земли целые деревни. Тех, кого не вешали, привязывали к жерлам пушек и разрывали на куски залпами. Улицы и дома, залитые кровью, являли собой настолько отвратительное зрелище, что один девятнадцатилетний офицер не мог сдержать чувств: «Это было настоящее убийство, — писал он, — за последнее время я повидал много кровавых и ужасных сцен, но молю Бога, чтобы не увидеть ничего подобного тому, что мне пришлось лицезреть вчера. Хотя женщин и пощадили, их крики при виде кровавой расправы над мужьями и сыновьями были настолько полны боли… Господь свидетель — я человек не жалостливый, но когда у тебя на глазах расстреливают седобородого старика, надо иметь невероятно черствое сердце, чтобы смотреть на это с полным безразличием…»
Мятеж был подавлен с исключительной жестокостью. И как ни пытались британцы охарактеризовать его всего лишь как «бунт сипаев, и ничего более», факты говорили о другом. Один из представителей британской администрации в Дели, Т. Меткалф, отмечал с сожалением, что «англичане живут на вулкане, готовом в любой момент взорваться вспышкой беспощадного насилия. Все Удхи с оружием в руках восстали против нас, не только регулярные войска, но и 60 тысяч человек из армии экс-короля. Заминдары и их челядь, 250 фортов, до зубов оснащенных артиллерией, действуют против нас. Правлению Компании (Ост-Индской) они противопоставили верховную власть собственных королей и почти единодушно выступили в их поддержку. Даже служившие в армии наемники стали нашими противниками, и все, до последнего человека, примкнули к мятежникам»…
Каждый день мы ужасаемся ужасам войны, и деяниями террористов как частного, так и государственного масштаба. И забываем, что садизм ряда государств, ныне мнящих себя «просвещёнными» неизменен не первое столетие, как бы они не обеляли себя и не приписывали свои преступления кому-либо ещё. Они такими были всегда. И такими будут. Всё низменное всегда выпячивается при заявленных свободах или праве господина.
aftershock.su
